"Ни одна бойня не предотвращает следующей".
Элиас Канетти
В конце 2002 года интеллектуальная общественность Финляндии забурлила вокруг новой книги профессора кафедры истории и мировой политики Северо-Западной Академии государственной службы (Санкт-Петербург) Николая Ивановича Барышникова. В январе круги по воде дошли и до нашего города, так как стала доступна и петербуржцам монография известного российского исследователя, изданная Johan Beckman Institute на типографских мощностях Хельсинского университета тиражом в тысячу экземпляров.
Всю свою многолетнюю и интеллектуально насыщенную жизнь Н.Барышников посвятил изучению военного конфликта между северными соседями. Словно со студенческой юности руководствовался словами Шарля Мориса Талейрана (Талейрана-Перигора), однажды подметившего: "война - слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным".
На извилистом пути у исследователя отмечены несомненные победы (книга "От прохладного мира к зимней войне: Восточная политика Финляндии в 1930-е годы"), но наблюдаются и слабые участки (глава "Маннергейм и Блокада Ленинграда" в Материалах Энциклопедической библиотеки "Санкт-Петербург-2003").
Наряду с историографической ценностью весь корпус научных работ Барышникова важен для предотвращения потенциального геополитического конфликта. В этом смысле новая книга Барышникова обладает особой политической и воспитательной ценностью.
"Блокада Ленинграда..." представляет собой триста страниц научного текста в мягкой обложке с несколькими десятками черно-белых фотографий. Научный аппарат книги состоит из 455 примечаний и крайне удачно составленной библиографии, отражающей энциклопедические интересы автора и общий ход его исследований. Начинается библиография со списка российских и финляндских архивов, в которых автор изыскал несколько ранее неопубликованных документов. Затем продолжается разделами "Опубликованные документы", "Воспоминания, дневники", "Речи..." и завершается большим списком историко-исследовательских работ (книги и статьи) на русском, финском и немецком языках. В "Указателе имен" по количеству упоминаний лидирует Карл Густав Маннергейм (1867-1951), который сопровождает читателя с 14-ой по 254-ю страницу.
Книга делится на четыре части: "Война-продолжение" означала агрессию", "Финские войска на подступах к Ленинграду", "Отношение к судьбе блокированного города" и финальная "Ликвидация "финского звена" блокады".
Все четыре раздела одинаково интересны как для специалистов, так и для простого читателя. Редкий житель современного Петербурга останется равнодушным к впервые обнародованным фактам. Например, меня потрясло хладнокровие исследователя, с которым он рассказал о двуличной позиции советского руководства, намеренно преувеличивающего действия финской артиллерии. Оказывается, 18 сентября 1943 года Молотов врал шведскому посланнику, относительно того, что "финские пушки ежедневно ведут огонь по Ленинграду".
Вместе с тем в главе "Финские бомбардировщики в зоне Ленинграда" автор подробнее остановился на трех случаях, когда 21 февраля, 10 марта и 4 апреля 1944 г. финские самолеты бомбили город на Неве, принеся значительный материальный ущерб. Здесь российский исследователь вступил в научный спор с финскими коллегами, ранее утверждавшими, что лишь "однажды финский бомбардировщик сбросил на город 600-килограммовую бомбу", но исключительно "в силу того, что летчик сбился с маршрута и бомбил по ошибке"?!
За прошедшие два месяца Барышников неоднократно признавался, что три обстоятельства вынудили его взяться за подведение итогов многолетней научной деятельности и написать книгу, которую скоро переведут на финский и английский языки.
Во-первых, в России массовой аудитории почти неизвестен скандальный ответ, который финны дали на пожелания американцев приостановить успешное наступление финской армии вглубь территории СССР. В ноте от 11 ноября 1941 г., направленной из Хельсинки правительству США сообщалось, что "для Финляндии и в интересах действенности ее обороны предпринять такие меры уже в 1939 году во время первой фазы войны, если бы только силы были для этого достаточны". Столь шокирующая откровенность заставляет пересмотреть миф о сугубо оборонительной войне 1939-40гг. Впрочем, здесь Барышников признает, что идет вослед разоблачениям, сделанным О.Манниненом в книге "Контуры Великой Финляндии. Вопрос о будущем и безопасности Финляндии в политике Германии 1941 г.". Тех читателей, кто интересуется подробностями, отсылаю к барышниковской же статье "Американо-финляндские отношения в 1941-1944 гг. и политика СССР".
Любопытно, что при встречах с читателями Барышников охотно задерживается на объяснениях того момента, что текст ноябрьской ноты "выстрадан" финскими составителями. Российский исследователь провел много времени в Военном архиве, в архиве МИД и в Национальном архиве (кстати, до встречи с издателем Йоханом Бекманом (1971) соседнюю страну ему приходилось посещать на свои личные сбережения). Придирчивый интерес к черновикам убедил ученого в том, как трудно шел поиск подходящих формулировок для ноты 11 ноября. К этому устному комментарию ученый добавляет, что знакомство с текстом ноты в правящих кругах Финляндии "вызвало недоумение".
Во-вторых, засесть за новую книгу Барышникова побудило "доверительное письмо", направленное из гитлеровской Германии в МИД Финляндии. В нем финский посланник в Берлине Т.М.Кивимяки нашел "определение важнейшей цели Финляндии", представившейся ему во "взятии Петербурга". В-третьих, 24 июня 1941 г. все тот же неугомонный Кивимяки вручил Герингу Железный крест с цепью. В ответном слове рейсхмаршал сказал без обиняков: "Финляндия сможет теперь сражаться вместе с Германией за обладание таких границ, которые будет гораздо легче защищать..." С телеграммой, содержащей дословный текст сенсационной геринговской речи, кроме премьер-министра Рангеля и министра иностранных дел Виттинга был ознакомлен маршал Маннергейм. Эта деталь из биографии Маннергейма спровоцировала российского историка на последовательное умаление роли Маннергейма в формировании военного курса Финляндии с 1941 по 1944 гг.
По мнению Барышникова, в благополучном разрешении затянувшегося конфликта вокруг блокадного Ленинграда дезертирство финских пацифистов сыграло большую роль, нежели полководческий и дипломатический гений Маннергейма. Якобы судьбу блокадного Ленинграда решили 200 финских дезертиров, отказавшихся переходить так называемую "старую государственную границу". Столь массовое противодействие официальной политике (смотри два первых пункта) якобы сначала приостановило продвижение финнов, а затем вообще привело к катастрофе всей военной компании. Для автора книги этот тезис был настолько важен, что он поместил драматическую фотографию (стр. 105), на которой суд военного трибунала выносит приговор финскому солдату, отказавшемуся с оружием в руках пересекать "старую государственную границу".
По Барышникову захват Ленинграда и ликвидация Балтийского флота до последнего судна составляли костяк стратегических планов финнов с начала 1930-х годов.
Но разрыв блокадного кольца помешал созданию Великой Финляндии. Череда последовавших затем военных неудач гитлеровцев развеяла по ветру идею укрепить Финляндию стратегической границей "трех перешейков". То есть, провести новый рубеж по Карельскому, Олонецкому и Беломорскому перешейку. Акцентируя свое внимание на агрессивной сущности границы "трех перешейков", Барышников отмечает важный нюанс. Реализация стратегической границы обязательно привела бы к разрыву отношений между финнами и англичанами с американцами. Но, и это подтверждается многочисленными документами, Маннергейм сокрушался в случае самого малейшего расхождения в позициях Финляндии и Великобритании, ибо Англия "во время зимней войны так сильно поддерживала" его страну (154).
Именно в связи с этим обстоятельством следует упомянуть исторический роман Виктора Потиевского "Всадник" (2002) о маршале Маннергейме, который "сумел в большой войне практически не участвовать". Да, у историка Барышникова и романиста Потиевского диаметрально противоположные взгляды на вклад Маннергейма в войну-продолжение. К примеру, биограф-беллетрист изображает Маннергейма "русским генералом". Но историк-архивист сомневается в том, что личные воспоминания о жизни в Петербурге могли повлиять на военные и политические решения полководца.
Впервые копья скрестились на страницах журнала "Север" (№3, 2001). Тогда Барышников уничтожил научно-историческую версию Потиевского о Маннергейме, якобы спасшем Ленинград. В менторском тоне профессор госслужбы отметил, что "остановившееся наступление финских войск на Ленинград являлось вовсе не следствием проявления "доброго" отношения к нему (городу - А.Ю.) со стороны Маннергейма".
Допустим, Потиевский предпринял не совсем удачную попытку обелить фигуру Маннергейма, едва ли не всецело сотканную из духовных и политических парадоксов. Но столь же неудачной оказалась попытка Барышникова (нет, не "очернить") принизить личность Маннергейма! В последней книге Барышникова Маннергейму отведена роль статиста, безучастно наблюдающего за передвижениями воинских масс и с тревогой вслушивающегося в бредовые речи Гитлера. Мозг штабного офицера и сердце финского патриота оказываются в тени неких объективных исторических обстоятельств. Вот где раздается первая фальшивая нота, вызывающая читательское недоумение. Много лет занимаясь темой, Барышников владеет навыком погружения читателя в поток умело отобранной информации, но, помимо авторской воли, у нас остается толика симпатии к Маннергейму. Так или иначе, но оба автора высказались в прошлом году. И есть основания ожидать, что в первое десятилетие нового века тема "Маннергейм и Россия" будет раскрываться по исторической горизонтали и в беллетристической вертикали. Условно говоря, тема будет раскручена с энергией, представленной шведскими и российскими поклонниками Нобеля.
Противоречие заключается в том, что Барышников принижает роль Маннергейма в благополучном разрешении блокады Ленинграда, но отводит много места под рассказ о политических и дипломатических поступках финского маршала.
О многом задумаешься, если вспомнишь, что Маннергейм был президентом страны в труднейший период с августа 1944 по март 1946 гг. А после подписания 19 сентября 1944г. соглашения о перемирии именно при Маннергейме "финская армия выдворяла немецкие войска из страны, вступив в военные действия с ними в Лапландии" (251). В конце концов автору не удалось "в концентрированном виде выделить именно те положения, которые позволяют четко увидеть позицию маршала относительно судьбы Ленинграда в динамике развития происходящего" (115).
Что-то не сошлось у Барышникова, удачно развеявшего многие мифы зимней войны и войны-продолжения, но споткнувшегося о мифическую личность. Как один из немногих русских читателей этой замечательной книги, вышедшей скромным тиражом, выскажу сугубо субъективную версию: педалирование вопроса о ничтожной роли Маннергейма связано не с научной концепцией российского историка, но с особенностью мировоззрения его финского издателя.
Углубленное знакомство с книгой Барышникова помогает составить прогноз на ближайшее будущее. Вероятно, полноценное раскрытие проблем, поставленных в многогранном творчестве историка Барышникова, невозможно дальше развивать без серьезной литературы на русском языке о Маннергейме. Ни Барышников-старший, ни его сын, выбравший отцовскую стезю и также спонсируемый Йоханом Бекманом (или политическими силами, представленными финским издателем), не выражают намерений засесть за биографическую книгу о Маннергейме.
Но любая новая публикация на тему блокадного Ленинграда и Финляндии сороковых годов потребует от других исследователей более четкой и развернутой позиции по вопросу о Маннергейме.
Кроме того, споры последних лет на тему советско-финских войн обязательно будут продолжены обсуждением одного из наиболее важных геополитических узлов Северной Европы.
Вслед за главами о Маннергейме вторую оплошность Барышников допускает в разговоре о "ссылках на источники, не являющиеся документами" (221).
Критикуя статью Маннинена "Крупное наступление и его цели" и книгу Пенти Аланена "Как закрыли путь вторжению", Барышников не признает документами запротоколированные показания советских военнопленных, утверждавших, что перед ними выступали руководители (Говоров и др.) с призывом не останавливаться в Выборге, а достигнуть Хельсинки. И это более чем странно для современной российской историографии, черпающей факты по ГУЛАГу из мемуарной и дневниковой литературы, протоколов допросов и т.п.
В целом на сегодняшний день с именем Барышникова связан один из наиболее дискуссионных моментов в истории СССР. Ибо вслед за научным диспутом или тайными переговорами дипломатов по советско-японской, советско-китайской или советско-финской тематике всегда может прозвучать призыв политиков и парламентариев пересмотреть границы. Что собственно и произошло 17 декабря 2002 на семинаре, проходившем в Хельсинском университете и посвященном новой книге Барышникова. И нет гарантии, что дело ограничиться призывом к пересмотру государственных и правовых границ.
Тема границ имеет множество подводных рифов. Например, на наших глазах набирает силу вопрос об экологической границе между Финляндией и Россией, то есть границы, обеспечивающей экологическую безопасность соседа. Нельзя исключать вероятности того, что в будущем Сосновоборская АЭС, алюминиевое производство на Северо-Западе или что-то подобное, если и не вызовет межгосударственный конфликт, то станет поводом для утомительных и бесперспективных ссор между соседями. По аналогии с известным в геополитике феноменом "государства на перевале" Финляндию с ее более чем 187 тысячами озер можно назвать "государством на озерах". Вся история финско-российских контактов свидетельствует о невозможности проведения границы по водостоку. Не всякая граница есть рубеж. Где проходит рубеж равновесия между интересами Финляндии и России? Граница по речному водостоку невозможна, но еще более сложной головоломкой предстает проблема морской границы. Конечно, в книге историка не поднимается вопрос о морской границе, перемешавшейся за линией советско-финского фронта. Но неоднократно упоминается желание Финляндии уничтожить Балтийский флот до последнего корабля. А что такое морская граница без кораблей? Поэтому Николай Иванович искренне огорчен тем, что в последние годы его книги становятся не поводом для научного диспута или обсуждения вновь вскрывшихся фактов и документов, но провоцируют экстремистов разных мастей. Вместо университетских баталий семинары и пресс-конференции превращаются в гайд-парк для геополитических шизофреников. Например, в Хельсинском университете научная позиция российского исследователя не вызвала критики. Но, как мне рассказывали Барышников и его издатель Бекман, вместо научного спора громко прозвучало требование вернуть финскую границу в пределы 1939г.!
В свете недавних фактов становится понятным почему ранее творческая активность Барышникова встречала противодействие со стороны советских спецслужб, архивных хранителей и академически-вузовской элиты. Вчерашние запреты пали. Далее отмалчиваться нельзя. Чем больше времени проходит со дня выхода в свет "Блокады Ленинграда..." тем большее количество неприятных для всех нас (русских, финнов, карелов, прибалтов, немцев и т.д. ) мыслей и фактов будет вскрываться в новых исследованиях. Ведь только малую их часть озвучил русский ученый Николай Барышников.
Ибо на финско-российской границе всегда сохранятся несколько километров истории, которые не делятся поровну и вообще никак не объясняются на страницах школьных учебников.
© 2003, январь, Анатолий Юркин
"Статья посвящена книге профессора кафедры истории и мировой политики Северо – Западной Академии государственной службы (Санкт – Петербург) Николая Ивановича Барышникова о том, «что захват Ленинграда и ликвидация Балтийского флота до последнего судна составляли костяк стратегических планов финнов с начала 1930-х годов. ( ком. редактора: профессор Н.И. Барышников, как и многие советские историки не объясняет как, с военной точки зрения 3-х млн Финляндия смогла бы захватить 250 млн СССР с территорией, превышающей финскую в 6000раз). Но разрыв блокадного кольца помешал созданию Великой Финляндии. Именно в связи с этим обстоятельством следует упомянуть исторический роман Виктора Потиевского «Всадник» (2002) о маршале Маннергейме, который «сумел в большой войне практически не участвовать». Впервые копья скрестились на страницах журнала «Север» (№ 3, 2001). Тогда Барышников уничтожил научно – историческую версию Потиевского о Маннергейме, якобы спасшем Ленинград".
