"Если вы обрабатываете данные на большой машине,
интегрированной в сеть, то получаете один результат.
А когда закладываешь их в небольшой
изолированный компьютер, результат другой".
Ф. Пол, "Человек Плюс" (1976)
Миф - справочник первопричин мира.
Эпос - энциклопедия последствий.
Роман - энциклопедия причин.
В эпосе и романе текстовая материя самоорганизуется по законам энциклопедического знания-познания. Энциклопедия - это бессюжетная светская библия, составленная из академических фрагментов, написанных безоценочным стилем. Только через доминанту энциклопедического знания становится понятен жанровый парадокс, когда черновик идеального эпоса - мифологический словарь или пересказ мифических сюжетов (смотри "Мифологическую библиотеку" Аполлодора Афинского).
Эпос - энциклопедия героических мифов, чье ошибочное восприятие приводит в движение большие коллективы. Или, если угодно, эпос - мифологическая энциклопедия, внутри которой мифы классифицированы и в новеллистическом пересказе разложены в кластеры, напоминающие словарные статьи. Эпос - текстовое пространство, на территории которого герою мифа доступен любой представитель человечества, любая сверхъестественная сила и любое событие. В эпосе человечество предстает коллективом, объединенным общим конфликтом. В эпосе конфликтов меньше, чем в романе. Нет такого эпоса, где герой ограничивал себя пребыванием в кругу семьи. Не потому что герой чужд семейный ценностей. Но всякая семья есть локальная сеть. Можно сказать, что для мифологического и эпического героя человечество есть семья.
Неопределенность и нестабильность оказываются настолько сильнее традиционного мировоззрения, что миф уходит, оставляя читателя наедине с романом. В романе неопределенность и нестабильность побеждает миф. Роман не просто учебник причинности, но остросюжетная энциклопедия причин. Свод знаний всех обстоятельств, с которыми сталкиваются герои. Зачастую, эти тексты посвящены предыстории или описанию важнейших исторических событий. В эпосе герой спорит с высшими силами. В романе - с детализированными обстоятельствами, противостоит необходимости. Эпос отражает противоречие между поводом и последствиями. Роман отражает противоречие между событием и последствиями. Роман - энциклопедический выверенная система поведения, подражающая эпосу при принципиально ином энергетическом контуре. Отступать здесь некуда и потому идеальный роман не более чем остросюжетная энциклопедия, что и доказано Милорадом Павичем в его "Хазарском словаре".
Романист имеет право на гиперэмоциональность оценки персонажа, события или темы. Отличие эпоса от романа в субъективности авторской позиции. У эпоса есть внутренние правила, в русле которых формируется отношение к каждому из персонажей, а в романе оценка какого угодно персонажа может быть какой угодно. Авторское своеволие романиста.
Особенность читательских потребностей человека-оператора заключаются в том, что операторское движение достойно своей Библии, но без постмодернисткого инструментария (это важно!) человек-оператор воспринимает все накопленные литературные ресурсы единым эпическим сказанием о подходах к созданию операторской цивилизации.
Текстовые сокровища человека-оператора - это один из наиболее эффективных способов сохранить интеллектуальные ценности в наступающую мрачную эпоху Нового средневековья.
Скорее всего, человек-оператор не будет нуждаться в традиционных романах, которые как могут быть написаны после создания операторской Библии, так и хранятся в нынешних библиотеках? Почему?
После исчезновения "железного занавеса" в России стала доступна иностранная литература, произведения которой наделены формой, приоритетами и ценностями, не совпадающими с наследием классических русских текстов. Новаторские искания иноязычных авторов радикальным образом разошлись с академическим опытом советского литературоведения. В первую очередь проблема несоответствия выявляется в жанре современного романа. В частности, русское и советское литературоведение оказались беспомощны перед внешним изобилием иноязычной фантастики. Поэтому уместно будет сделать заявку на принципиально новые основы сетевого литературоведения, в котором тексты следовало бы классифицировать через сетевые параметры. Здесь и далее "сетевое" не связано с местом размещения текста (не Рунет), а определяет общий методологический подход человека-оператора к позитивно информативному тексту. Отправной точкой нашего исследования заявлен отказ от прежних дефиниций и поиск новых фундаментальных принципов, приоритетов развития и ценностей литературных текстов.
Есть понимание проблемы на терминологическом уровне. Беллетристика – это текст без метафор, без высокохудожественных достоинств, без сравнений и без обоснованной сетевой связи с миром. Энциклопедия – академический текст без оценок. Но никто не налагает запрет на использование в энциклопедии метафоры, реминисценции или научной аналогии. Все зависит от таланта автора словарной статьи и редактора. Но как читатель завтрашнего дня будет делать личностный выбор в литературе? Среди мириады романов? Какие факторы повлияют на выбор книги и автора? Чрезвычайно важный вопрос в связи со скачкообразным ростом ассортимента издательств и книжных магазинов. Философия человека-оператора предлагает скорректировать данные вопросы. Каким образом в ситуации преобладания книжного мусора (экономика мусора) читатель сделает такой безошибочный выбор (эстетика ошибок), реализация которого не принесет ему вреда (логика угроз)? За счет какой методологии читатель-оператор (читатель – это оператор букв) сможет постоянно держать в уме устойчивое представление о границах отсутствующего фрагмента (теория отсутствующего элемента)? То есть, человек не должен интересоваться наиболее зловредными негативно информативными книгами и несетевыми авторами, последние для него должны отсутствовать. Список отсутствующего составит едва ли не 90-95% всего напечатанного. Как этого добиться? Есть ли теория, которая поможет на практике?
В мифе и эпосе фундаментальны законы хаоса, когда мир развивается нелинейно (частичная линейность мифа вызвана наличием богатырствующего супергероя, сверхчеловека), а конечные последствия сюжетных событий просто не представимы. В романе дается пучок основных и возможных векторов развития, но отныне в текстовую плоть воплощается теория катастроф. Роман - это такая литературная форма, в которой персонаж движется от катастрофе к катастрофе. По-гегелевски высказаться, роман - биржа катастроф. Катастрофа - валюта романного жанра. От катастрофы как от удара молнии заряжается заплечные аккумуляторные батареи героя романа.
Изменения жанровых возможностей литературных персонажей напоминает динамику компьютерной стратегической игры Sid Meier's Civilization (1991). При минимуме знаний и материальных ценностей небольшое количество персонажей (два китайца или по одному представителю другой нации) обязано основать первый город как столицу будущей Империи (миф). В детские и юные годы каждому из нас в реальности доводилось слышать национальные легенды о том, как "наши мужественные предшественники заложили этот прекрасный город", а в игре - это обязательный зачин из строительства и оборудования игроком исходной базы. Далее вследствие демографического взрыва и государственного строительства множества наций игровая Вселенная структурируется через глобальные конфликты (эпос). Эпическое начало получило свое итоговое воплощение в личности лидера, который в Civilization III (2001) способен либо повести за собой национальную армию, либо пожертвовать своей жизнью ради ускоренного процесса завершения жизненно важного Чуда Света. В финальной части игры выжившим персонажам нужно найти мотивацию для продолжения игры при исчерпанных Чудесах Света, без инструментов познания (технология №1 и т.д.) и при регулярном загрязнении природного ландшафта. Торговля и дипломатия - это инструменты противостояния игровой энтропии. Показательно, что финал первой и второй игры Civilization наступал при завершении космического перелета и обустройстве первой планетарной станции за пределами Земли. В Civilization III финал игры был отделен от проблемы освоения космоса. С тех пор последние столетия игрового процесса еще больше стали походить на метания беспрерывно рефлексирующего героя романа: торговать, посылать посольство или воевать до планетарного одиночества?
Есть предположение, что такие непредвиденные гениальные прорывы человеческого интеллекта и воображения как Sid Meier's Civilization (1991) не позволили каннибалистической эре Нового средневековья восторжествовать в 1990-е годы.
Хотя начать следует с пересмотра жанра романа в связи с его наибольшей распространенностью и востребованностью, но большее внимание уделить мифу.
Миф - это ствол, из которого могут развиться библия, драма, эпос или роман. Данный в мифе импульс жизни в эпосе приводит в движение огромные коллективы. Активность народов, племен, наций и конфессий придает светскому повествованию так называемый "размах эпического полотна". А в романе импульс низводится до атомарного состояния личности, которая в силу своей невосстановимой оторванности от мифа и родного коллектива вынуждена озадачиться поиском причин суетливого движения и нелинейного развития.
Герои мифа активны в сотворении мира из хаоса. Они противоборствуют первозданному Хаосу. Хаос - благодатный материал для созидательной деятельности мифического героя. Герои эпоса - это люди, от имени человечества вносящие изменения в социальное устройства социума. Персонажи романа запоздало ищут причины того, почему современный им мир имеет тенденцию скатывания в хаотическое состояние? Мифический герой творит новый мир. Эпический герой изменяет мир. Активность персонажа романа ограничена рефлексией. В каком-то смысле, заглавные персонажи романов страдают гамлетизмом.
Роман - литературное произведение, посвященное накоплению или растрате человеческих ресурсов. Эпопея - череда художественных картин в описании энергетически избыточного мира. Миф вообще за пределами нашего видения энергетики. Эдакий текстовой и образный вариант перпетуум-мобиле.
С энергетической точки зрения, мифический герой напрямую подключен к источникам мировой энергии. Вся энергия мира идет на пользу или во вред герою мифа. Эпический герой подпитывается энергией больших коллективов и важных исторических событий. Особенность энергетической системы эпического героя состоит в том, что он наделен даром выбирать, переключаться с клемм одного коллектива на невидимые провода, идущие от соседнего или, наоборот, дальнего сообщества. Персонаж романа находится в условиях энергетического кризиса, - допустимого и кратковременного для эпоса, - а поэтому вынужден извлекать ничтожные импульсы из окружающего его морального и социального хаоса. Почему так происходит? Мифический герой верит, эпический герой чувствует, персонаж романа мыслит. Мифический герой одушевляет силы хаоса. В эпическом герое воплощается идеал коллектива. Романный персонаж персонифицирует ситуацию выбора. Иногда, теоретически допускаемого выбора "кем стать?": героем мифа или героем эпоса? В этом смысле любой роман есть фантастика. Поэтому следует отказаться от парадигмы Белинского, соотносившего роман и реализм. Роман дает иллюзию выбора, которую жаждет многомиллионный читатель.
Наблюдаемые объекты когда-то возникли (миф), в некоем прошлом объединились в систему и приобрели определенные свойства при участии наших предков и отцов (эпос), но каковы причины сегодняшних изменения объектов и какими свойствами они будут наделены в будущем, спрашивает себя и окружающих романный правдоискатель.
Очень важна декларация, согласно которой человек вне мифа по определению становится "лишним человеком", интересным и порой самодостаточным для романа. Роман - это история "лишнего человека", статус которого персонаж приобрел после выпадения из мифа или разрыва с мифом. Возвращение к мифу, участие в мифе, ожидание новых мифов - это ключевая тема современной эпохи. Таким образом, сам факт наступления Нового средневековья следует расценивать свидетельством недееспособности нашего современника в мифотворчестве.
Почему миф - это сетевое начало, через которое реализуются самые неожиданные варианты человеческих судеб?
Для персонажей мифа обеспечивается связь любого с любым по любому поводу, что технически маловероятно. То есть, миф - это сетевая связь без технических ограничений протоколов. Роман остается более реалистичным, ибо связь внутри локальной сети или между различными локальными сетями осуществляется по нескольким протоколам.
Эпос - сеть сетей без видимых и обозначаемых границ. Поэтому не важна причина. Роман - локальная сеть, для фрагментов которой недоступны другие сети и другие участки сети. В романе герою недоступны люди и события, поэтому автору необходимо показать причину такой недоступности, что порой равнозначно описанию технических параметров локальной сети. Отсюда тяга к написанию продолжения, тогда как эпос редко имеет равнозначное продолжение. Возможности всюду проникающей сети обозначены в эпосе, а после чтения одного романа возникает желание узнать соседнюю локальную сеть. Нет более ошибочного представления, чем взгляд на роман как форму эпического повествования, а эпос как развернутый роман. Понятия "роман-эпопея" и "эпический роман" возникает там, где предпринята попытка рассказать про несколько локальных сетей, объединенных под одним заголовком. Становится понятна тяга романистов к военной тематике. Война как мобилизационный проект остается отдаленным подобием мифа, когда герою выпадают из традиционного уклада жизни и во время боевых действий имеют техническую возможность встретиться друг с другом и побывать там, где их появление было бы маловероятно. Отсюда отношение к торговле как боевым действиям за прибыль. Купец соединяет локальные сети с не меньшей эффективностью воина, которые их разрушает.
Энциклопедия – интерфейс цивилизации.
Библия – код для последующего развертывания текстовой парадигмы новой общности людей с измененным сознанием. Романный герой, введенный в эпос для тестирования миф – вот, что такое архитектоника жанра библии. Но меняет ли сознание обывателя энциклопедия. Нет? Тогда чем объясняется столь неоспоримо высокое значение энциклопедии для любого общества, в том числе, и светского? Энциклопедии и словари остаются основным инструментом самообразования. Исключительное значение энциклопедии состоит в несравнимо высоком игровом потенциале в деле создания реминисценций.
Надо честно признаться в том, что еще неопределенно долгое время главная извилина сетевого мозга будет проходить под черепной коробкой читателя романа.
Почему для нас так важен тезис о реминисценции – единице измерения таланта автора и читателя? Реминисценция – главный сырьевой ресурс читательский интуиции. Без реминисценции не построить художественный образ и, что важнее для читателя, его не распознать. Нет двух человеческих продуктов столь близких друг другу, как реминисценция и искусственный интеллект. Реминисценция – инструмент имитации искусственного интеллекта. Ибо реализация искусственного интеллекта невозможно каким-либо иным способом кроме как такого программного продукта, такого генератора реминисценций, которого на подмене трудно будет подловить подготовленному собеседнику. Сегодня существуют различные программы, способные осуществлять случайный или приближенный к запросу перебор заложенных в нее цитат, но игра реминисценции должна вестись без возможности быть пойманным на употреблении чужой мысли. На взгляд человека-оператора алгоритм действий искусственного интеллекта должен основываться на превращении цитаты в реминисценцию. И, наоборот, в самые древние времена реминисценция была симулятором искусственного интеллекта. Сегодня человечество не может создать искусственный интеллект потому, что завязло в постмодернизме. С точки зрения компьютерной культуры, постмодернизм – это операция по закрытию всех ранее открытых документов. Вопреки сопротивлению людей-операторов и искусственного интеллекта осуществить подобную операцию по силам спецслужбам, которые и заняты возведением информационного концлагеря Нового средневековья, второе имя которому - "закрытие программы".
Роман - это текстовая игра в миф, библию, драму или эпос. В мифе нет ничего такого, чего нельзя было бы создать. Чаще всего, впервые или вопреки обстоятельствам и вне связи между поводом, причиной и последствиями. В эпосе нет недоступного. Большие коллективы могут многое. В романе большую часть времени, отпущенного главному герою, почти все недоступно. И совсем ничтожен список того, что можно найти или воссоздать. Поэтому все недоступное переосмысливается.
«Интерфейс цивилизации» // «Пророчества и сенсации», 2002.
Что представляют собой миф и проблема жанров (библия-эпос-роман) сквозь призму ценностей операторской цивилизации?
Миф - операционная система человеческого интеллекта. Есть операционные системы с закрытым кодом (иудаизм), есть с открытым кодом (мормоны). Миф - сказание об открытых коммуникациях, которыми пользовались первопредки. Сетевое начало становится первообразом любой мифологии (национальной, региональной, корпоративной и др.). Сказочность мифологического героя вызвана его способностью создавать из грязи нечто полезное и функционирующее. В мифе нет мусора. Или это агрессивный мусор, представляющий собой абсолютное Зло. В эпосе нам показывают ошибочное развитие больших коллективов, занятых налаживанием таких механизмов (прежде всего, социальных), которые будут производить мусор. Армия и оружие - это различной величины инструменты по превращению человеческого тела в мусор. Мысли героя романа живут внутри мусорной ямы (наш современник обитает внутри крепости из информационного мусора), но тело движет по свалке из материального хлама.
Библия - автоматический запуск новой цивилизации, нового народа или новой религии. Еще раз повторимся, что под "библией" представители операторского движения понимают не только священные писания, но и культовые книги, чтение которых помогло последователям автора самоорганизоваться в некий коллектив с отчетливо проявляемыми характеристиками. В подавляющем большинстве известных случаев книги жанра библии написаны пророками, обладателями профетического знания. Поэтому в каком-то смысле, библия - форма литературного творчества пророка. С одной стороны, профетическая мифология. С другой стороны, профетический роман. Чем нам интересны мормоны? Попервоначалу пророк Джозеф Смит написал "Книгу Мормона" (1830), а с 1834 члены в очередной раз переименованной "Церкви Иисуса Христа святых последнего дня " (его последователи) в штате Юта последовательно работали над созданием корпоративного теократического государства (1848). Книга объединила людей, выявив в коллективе внутренние силы созидания. В этом смысле труд Карла Маркса "Капитал" (1 том вышел в 1867 году) можно уверенно отнести к жанру "библии" вне поисков литературности и отсутствия традиционного романного сюжета.
Эпос - меню, контекстное меню и палитры инструментов новой цивилизации, нового народа или новой религии.
Библия всегда прообраз новой религии. Всякое Священное писание всегда прообраз нового народа. Культовая книга - форма проявление феномена "звезд", как в издательской практике, так и в социальной инженерии.
Любая книга, хотя бы два читателя которой объединялись в подобие секты, имеет право претендовать на причастность к жанру "библии". Вместе с тем надо сразу отмежеваться от повестей Стругацких, который издавались огромными тиражами, но всегда были искусственными конструкциями с плагиатом как структурообразующим элементом текста. Повести Стругацких - это начало сложного процесса с далеко идущими последствиями. Отнять у читателя возможность распознавать реминисценции - такова часть заговора спецслужбам, обеспечивающая смертельную стабильность Нового средневековья. Новое средневековье может явить изумленному миру таких читателей Стругацких, которые их плагиаторские компиляции умудрятся назвать "библией постмодернизма", тогда расширенный состав группы Людены окончательно определится сектой.
Что ж, мы будем вынуждены обратиться к нашему личному опыту общения с автором разоблачительной книги "Обманщики" (всего им написаны более 80 книг вроде "Не просто плотник" и др.) и составителем речей президента Буша Джошуа Макдауэллом (Josh McDowell, 1939 ). Нет сомнения, что - ещё в 2003 году газетой "Пророчества и сенсации" названный "оператором глобализации" - Джошуа Макдауэлл беспощадно определит сообщество читателей "чёрной" фантастики, читателей антиутопий очередной тоталитарной сектой, ложным культом с характеристиками "сатанинский", "бесовской", "ошибочный" и т.п.
За скобками оставим вопрос о (не понаслышке нам известной) бескомпромиссности Джошуа Макдауэлла, который и коллектив людей-операторов, в XXI веке сплотившихся вокруг "Пророка" (1997) может назвать каким-нибудь хлестким словечком и классифицировать "группой, стоящей на пороге перемен".
Любопытный вопрос: имеет ли культовой фильм (бесспорно среди писателей лидером по количеству произведений, послуживших основой для таких культовых лент как "Бегущий по лезвию", остается Филип К. Дик) потенциал стать полноценной масс-медийной библией? Вопрос вопросов о бессмертном характере и жанровом определении документальных шедевров Лени Рифеншталь. Более того, игроки в компьютерные стратегические игры вполне могут оформиться в конфессию, если благодаря Цивилопедии увидят в Sid Meier's Civilization полноценную цифровую библию. Со времен далекого 1991 года Civilization можно и следовало бы рассматривать многовекторной реминисценцией, требующей энциклопедического знания о прошлом, настоящем и будущем человечества (фактор глобального потепления как искусственный финиш). Но разве Цивилопедию нельзя читать вне условий и требований игры? Очередное упоминание великой компьютерной игры и имени ее создателя обосновано обстоятельством, требующим разделения игры и спарвочного аппарата. В игру играет геймер. Но кем станет читатель Цивилопедии по социальном статусу и вероисповеданию, если по какой-либо причине увидит в тексте нечто большее, чем справочное пособие? И, наоборот, если из ныне имеющихся и вполне работоспобных вариантов человечество не выберет Библию объединенных групп (народов, профессий, каст и др.), тогда чудовищным последствием главной ошибки XXI века станет мрачная безысходная эпоха Нового средневековья.
Образец русского эпоса - "Русский лес" Леонова (1953), в котором автор показал несовместимость уклада жизни представителей спецслужб (Грацианов), как с традиционным русским укладом жизни, так и с академическим образом жизни исследователя (Вихров). Леонов обозначает будущее, в котором корпоративные ценности могут одолеть влияние природного ландшафта на формирование национального характера. В современной фантастике к эпическим традициям Льва Толстого и Леонида Леонова был чрезвычайно близок Джон Браннер, который в "Остановке на Занзибаре" выписал африканское племя платонов каратаевых.
«Главная ошибка XXI века» // «Пророчества и сенсации», июль 2005 года.
"Стокгольм гудел и ревел, не ведая о нависшей угрозе".
Эрик Фрэнк Рассел, "Зловещий барьер"
Из Википедии: "Чарльз Гой Форт (Charles Hoy Fort) (9 августа 1874 года, Олбани, штат Нью-Йорк - 5 мая 1932) американский исследователь непознанного, составитель справочников по сенсациям, публицист, предтеча современного уфологического движения. Собеседник Теодора Драйзера. Был женат на Анне Филан. Посещал городскую библиотеку Нью-Йорка (New York City Library). После переезда в Великобританию с 1921 года Форт много лет подряд посещал читальные залы библиотеки Британский музей|Британского музея для частной исследовательской работы. До утраты зрения репортерскую деятельность в газетах Нью-Йорка совмещал с ремеслом набивщика чучел птиц и продавца бабочек. Умер от болезни, характер и происхождение которой врачи не смогли установить. Принято считать, что за всю свою деятельность Форт написал не менее три с половиной миллионов слов. Вместе с тем оказались неопубликованными такие его романы как "Х" и "Y". В романе "Y" Форт настаивал на причастности загадочного юноши Каспара Хаузера к секретной цивилизации Южного полюса. Форт верил в сложные связи между реальностью и иномирием (Unrealness). Форт полагал, что ключевой момент становления современной цивилизации был спровоцирован охотой за мозгом человека, проводимой некими "космическими мародерами" или высокоорганизованным сообществом "супер-тамерланов". Гипотеза Форта о "супер-эпикурейцах", систематически охотившихся за доисторическим человеком, отчасти близка сегодняшнему научному взгляду на роль каннибализма в истории человеческого общества. Задолго до появления исследований Деникен, Эрих фон|Эриха фон Деникена Форт коллекционировал, описывал и подробно анализировал межпланетные битвы и крушения крупногабаритных НЛО как зафиксированные факты древней истории. Его почитательница Тиффани Тэйр (Tiffany Thayer, умерла в 1959 году) создала "Фортеанское общество " (Fortean Society, то есть - Фортовское; общественную организацию, призванную пропагандировать идеи и личность Форта), члены которого работали над обнародованием нигде неизданных записок Форта. Биографии и всестороннему творчеству Форта посвящены материалы журнала "Фортеан таймз" (Fortean Times). На британском Четвертом канале (Channel Four) выходила программа Fortean TV. Биографией Форта успешно занимался историк Мартин Коттмейер (Martin Kottmeyer), категорически возражавший против диагностирования паранойя|паранойи у автора книги "Ло!" В известных романах "Зловещий барьер" (Sinister Barrier, 1939 и 1943) и "Святилище ужаса" (1951) британский писатель-фантаст Рассел Эрик Фрэнк Рассел (Eric Frank Russell) художественными методами последовательно развивал идеи Форта. В наши дни книги и статьи Форта стали источником большого количества реминисценций и откровенного плагиата со стороны "желтой прессы", недобросовестных авторов развлекательных материалов в газетах и журналах. Данное обстоятельство дает основание некоторым публицистам называть Форта "крестным отцом постмодернизма" (godfather of postmodernism).
Отдаленным отголоском бурной полемики с Фортом стала советская "Энциклопедия чудес" Владимира Мезенцева, где в начале очерка факт предоставлялся с элементом загадки, а по ходу повествования следовало сугубо рационалистическое объяснение происшествию. Незримо Форт присутствовал с советским читателем, когда Мезенцев высказывался следующим образом "Трудно поверить, но факт". Идеологии Форта советский автор Мезенцев противопоставил нескрываемый технотронный подход к природе ("Батареи плавают в воде" и др.)".
Библиография
The Book of the Damned (1919) "Книга проклятых"
New Lands (1923) "Новые миры"
Lo! (1931), "Подумать только!" или "Внемли!"
Wild Talents (1932), "Фантастические способности" или "Необузданные таланты"
Super Sargasso Sea
1001 забытое чудо (русский перевод, 1997)
Цитаты
"Я думал, что если я не буду писать романы, то у меня не будет вообще никаких побудительных мотивов для физиологического продолжения жизни. Юристы и натуралисты, портовые грузчики и сенаторы Соединенных Штатов Америки - что за ужасная участь! Но я не написал того, что замышлял. Мне приходилось начинать заново и становиться ультра-научным реалистом". Из чикагской газеты "Дейли Ньюс".
"Исчезновение - самое обычное дело".
Эрик Фрэнк Рассел, "Зловещий барьер"
Идеолог существования нераспознанных "истинных хозяев Земли" американский публицист Чарльз Форт был духовным наставником и учителем Эрика Фрэнка Рассела (1905-1978). Самое главное из того, что Рассел вынес из знакомства с текстами и личностью Форта - это вера в "тренированный ум". Когда персонаж романа "Зловещий барьер" сообщает: "У меня здесь еще тысячи вырезок, где говорится о людях, наделенных нечеловеческими способностями, страдающих от неестественных или сверхьестественных дефектов", то он всего лишь озвучивает жизненную позицию и трудовой подвиг Чарльза Форта. Тема интеллектуальной коллекции повторяется в словах: "Я позаимствовал эти вырезки у Бича. У него их целая коллекция за последние сто пятьдесят лет. Около двух тысяч статей, посвященных шаровым молниям и другим подобным феноменам". Самые страшные образы и эпизоды блокбастера "Матрица" вышли из расселовских откровений. Например, представление о людях-батарейках: "... витоны не только состоят из энергии, но еще и зависят от энергии, питаются энергией - нашей с вами энергией! Мы для них - производители энергии, которых им любезно предоставила природа для удовлетворения аппетитов". Шаровые молнии, утверждал автор "Зловещего барьера", это умирающие витоны.
Постмодернизм - боевая колесница текстовой армии Нового средневековья.
Специфически русский вопрос XXI века заключается в постановке вопроса "постмодернизм - это точная наука?" если "да", отчего российский постмодернизм (Н.Перумов и др.) столь неряшлив, демонстративно не академичен и не интеллектуален? По нашей версии, в силу той предварительной работе, что провели братья Стругацкие.
Забавен общий подход наших оппонентов, без документальных доказательств не принимающих тезис о связи творчества Стругацких со спецслужбами. Во всем мире новаторские искания писателей-фантастов отвечали требованиям самых закрытых и богатых структур. В результате чего Хаббард и Ван Вогт увлеклись распространением новых культов, а Ларри Нивен возглавил коллектив экспертов по "звездным войнам". И так во всем мире. Новые технологии создавались и отрабатывались с участием десятков и сотен писателей. И, внимание, только в СССР военный переводчик и астроном по вечерам писали повесть за повестью из бескорыстной любви к традициям русской литературы. Кто готов в это поверить, тот уподобляется "спортивным невеждам". Как побеждает теннисистка М.? Она много тренируется и у нее природные способности, откликаются спортивные невежды. На нее работают целые институты, под ее физиологический контур защищаются докторские диссертации, для лечения ее травм создаются новые научные коллективы, отвечают знатоки. Зачем миллионными тиражами издавались бездарные тексты Стругацких? Их повести нравились читателям и на высоком уровне поддерживали статус советской НФ, полагают наши оппоненты. Это где-то там на разлагающемся Западе наблюдение о странной связи между беспричинными убийствами и повестью Джером Сэлинджера "Над пропастью во ржи" (1951) стало темой киношных триллеров вроде "Теории заговора". А у нас в тихой и спокойной стране, граждане которой никогда не страдали приступами паранойи, вызванными мыслями о вседозволенности спецслужб, всегда могли найти на книжных полках повести вездесущих Стругацких. Чем-то приманивающих читателя. Если для всех частей мира законы общи, то в США "Над пропастью во ржи", а у нас - "Трудно быть богом".
О чем умолчал Марк Амусин, назвавший в 2000 году повести Стругацких литературой с "двойным дном", так это о принадлежности украденной беллетристики к идеологии спецслужб, чья этика основана на двойной морали.
Распад СССР стал свидетельством закономерного наступления Нового средневековья для всего человечества. Допустим, мы не знаем истинного места Стругацких и не догадываемся о негативном значении их творчества. Зададим главные вопросы. Написали ли Стругацкие советскую библию? Нет. Стали ли их книги космическим эпосом? Межгалактическими словами назидания? Нет. Можно ли в их произведениях увидеть Ветхий завет грядущей построссийской этнической общности? Нет. Позвольте, чем тогда объяснить огромные тиражи и некритическое отношение профессионалов к их переизданиям? Это какую непосильную задачу ставили перед собой Стругацкие (или кто-то вменял им в обязанность), что магия Неназываемого сказывается и десятилетия спустя в условиях абсолютно противоположным тем, в которых писались коммунистические "звездные оперы"?
Само по себе Новое средневековье не содержит каких-либо трудностей, с которыми человек не справится. Иначе мы бы назвали грядущую эру Концом света. Сходство Нового средневековья с гипотетическим Концом света заключается в дефиците новых идей. И здесь выясняется, что преступны всякие авторы, выдававшие постмодернистские стекляшки за духовные ценности.
Почему постмодернизм не литература? Потому, что постмодернистский текст по сути представляет собой список цитат. Для подобного чтения вполне подойдет сборник афоризмов. Есть повод для тревоги, если современный читатель равнодушен к сборнику афоризмов, но упивается постмодернистскими повестями.
Если герой описывается частью внутреннего мира - это ощущение первый шаг к эпосу, мистике и метафизике. В очищенном варианте - это зачатки мифа. Если личность описывается носителем внутреннего мира - это условие творчества романиста. Человек или существо вовне какого-либо внутреннего мира, без собственного внутреннего мира - это беллетристический персонаж (актор современной повести). Постмодернистский анти-герой несовместим с внутренним миром, бездушен как автомат.
Беллетристический рассказ о спецслужбах не может быть ничем кроме как мошеннической выдумки. Хуже того, постмодернистской игрой не только в области формы, но и в сфере этических ценностей. Если говорить начистоту, то Стругацкие - мастера литмонтажа, гроссмейстеры чужих цитат. Читателю навязывается сатирический литмонтаж с уклоном в смакование мерзостей и безвыходного насилия. Что неминуемо приводит к деградации читательских навыков, проявляющейся в равнодушии к творчеству тех самых авторов, чьи первоисточники спародированы Стругацкими.
Издаваемые огромными тиражами тексты Стругацких были имитацией настоящей литературы. Симулятором иноязычной фантастики. У Стругацких больше общего с каким-нибудь создателем популярной неинтеллектуальной компьютерной игры, нежели с Флобером или Лином Картером. Тексты Стругацких послужили тренажером для постмодернистов, ныне диктующих правила в работе издательского станка. Ранее мы писали о постмодернизме как эстетике и идеологии спецслужб. Сегодня скажем два слова об угрозе того, что авторы вроде Стругацких и их учеников (Легостаев, Лукьяненко и прочая "серая" гадость) ограничивают способности своего читателя в восприятии новой информации и новых подходов к действительности. Ограничивают. Болезненно.
Стругацкие верили в то, что секретная и аморальная деятельность забюрокраченных спецслужб будет единственным инструментом ультра-гуманицзаии. И почему человечество столь настойчиво в своем стремлении погибнуть от ошибок спецслужб?.. Мы не доказываем, что Стругацкие плохи, мы не постулируем их авторскую аморальность или неправильность их текстов; с помощью имеющихся реминисценций и нашего скромного уровня начитанности мы тестируем их тексты, раз за разом получая чудовищный результат. Каждый может провести бета-тестирование по уровню своей подготовленности. Мрачные анекдоты из разряда баек "черного юмора", посвященные прогрессорской функции спецслужбам, в ходе постмодернистской игры были вытащены цитатоманами Стругацкими в жанр повести. Но что такое современная повесть? Вне зависимости от размера повесть - несетевой текст. А тому, кто не приемлет определение текстов Стругацких, следует не забывать справедливости определения Гегеля, видевшего в романе "буржуазную эпопею".
Станет ли литература точной наукой? Допустим, вы получаете электронный вариант нового текста известного постмодерниста. Вам достаточно иметь на своем компьютере все автором прочитанные тексты, всех им в интервью названных авторов, чтобы с помощью не самой сильной поисковой программы найти аналогии между новинкой и сокровищницей человеческой мысли.
Новое средневековье - продукт, объект или инструмент спецслужб? Ответ на этот злободневный вопрос напрямую зависит от того, как сегодня вами трактуется вопрос о роли и месте постмодернизма.
Поздние произведения Стругацких - проектная документация Нового средневековья!
Источник: газета "Пророчества и сенсации"
Автор: Анатолий Юркин
Рубрика: Передовая статья
Дата: 4 августа 2005г.
Номер газеты: 745
В ходе работы над статьей "На границах сетевого романа" я пришел к твердому убеждению, что игроки в компьютерные стратегические игры (прежде всего, во все варианты близкой мне Sid Meier's Civilization) достойны своего корпоративного литературоведения, набросок которого представлен в июле 2005 года. Если бы сказал "изнурительной", то исключительно в том смысле, что идей и фактологического материала оказалось больше, чем может вместить форма литературоведческого текста. Гегель трижды прав, обосновав жанр роман "буржуазной эпопеей", то есть, увидел в ней корпоративную текстовую игру эпохи промышленной революции. Сегодня геймеры идут в авангарде цивилизации, и они имеют право не только на свои фильмы и романы (Нил Стефенсон), но и на свое литературоведение. Не знаю чем это объяснит, но на протяжении всей работы было искушение примеры приводить только из творчества Фредерика Пола. История про хиччи - это эпос? Где мифологическое зерно саги о хиччи? Достаточно ли буржуазен заглавный персонаж половского романа "Человек Плюс" (1976)? И т.п. надо ли пояснять, что роман "Человек Плюс" - это текстовая предыстория Sid Meier's Alpha Сentauri (1999). Вот в таком примерно тигле выплавился новый текст.
