Спецслужбы – похоронная команда цивилизации.

Философская и методологическая проблема со спецслужбами не в том, что они плохи по определению, а в их тотальном отрицании эвристического и духовного потенциала ошибки. Самый черствый человек-оператор способен испытать сострадание к операндам, разделяет чувство солидарности с другими пользователями других пультов управления. Некий впавший в эгоизм человек-оператор по-прежнему ощущает шаманскую связь с операндами через пульт управления. Иное дело, тайная полиция, спецслужбы и транснациональные корпорации. Почему намек на сострадание и солидарность – отсутствующий элемент в спецслужбистах? Потому что проявления человечности требуют осмысления. Если связал свою биографию со спецслужбами, помни, что человек - пульт управления другими людьми, толпой или группой. Интрига выше и важнее смысла.

Смысл – угроза спецслужбам. Любое осмысленное действие, любой смысл как таковой воспринимается спецслужб сигналом к противодействию. Инстинктивная реакция на смысл – таков критерий профессионализма офицера спецслужб. Страх – эквивалент смысла. Страх разоблачения – корпоративный эквивалент смысла. Мотивация и энтузиазм офицеров спецслужб – это пропаганда смерти, культ страха.

Серое беззаконие, теневое беззаконие, теневая доля государственного рынка беззакония – такова ниша спецслужб в современном мире. Дисциплина серости – такова профессия офицера спецслужб. Дисциплина не более чем средство уберечь от самоистребления двух и более офицеров спецслужб, оказавшихся в одном месте. Дисциплина – корпоративная прививка от интриганства как профессиональной болезни. Если палач – первообраз офицера спецслужб, то его суть в определении «интригующий кадровик». Какой дисциплины требует интрига ради интриги?

Надо быть невменяемым гражданином, чтобы офицеру спецслужб доверить управлять чем-либо кроме его собственного рукописного ежедневника. Надо ненавидеть любые проявления человечности в человеке, чтобы представителя спецслужб (офицера или осведомителя) допустить к дискуссии о ценностях гражданского общества. Спецслужбы – это рудимент рабовладельческого общества. А мы еще удивляемся, откуда концлагеря в ХХ веке? Разница между офицером спецслужб и гражданином рабовладельческого общества заключается в способности последних что-то построить или посвятить себя образованию и науки. Спецслужбы вне креатива.

Спецслужбы – генераторы мусора, материального и человеческого. Гора мусора – конечный продукт в активной фазе деятельности любой спецслужбы. Гора мусора – это пушечное мясо, брошенное на улаживание конфликтологических ошибок. Гора мусора – это следствие очередного неудачного научного эксперимента. Постмодернизм – это отсутствие смыслов и сигналов. Поэтому Постмодернизм как антипод Просвещению поднимается на корпоративный щит спецслужб, становится их идеологией. Дегуманизация – это общая цель, к которой с разных сторон движутся постмодернист и офицера спецслужб.

Сколько не демонизируй спецслужбы, а языком фактов не скажешь про них полной правды. (Анатолий Юркин)

Теорема "Палачество - идеология Ю. Нестеренко"

"Или администраторы пребывают
в фэнтазийном мире дворцовых иллюзий..?"
Из очерка "Ошибки на пресс-конференциях" (2005)

Соседство на книжных полках России графомании Юрия Нестеренко и Анны Варенберг- это классическое «свидание с самим собой».

В чём значение графоманских произведений Юрия Нестеренко и Анны Варенберг? Это пограничные состояния темы "секс" в опиумной прозе и фантастике. Это две крайности в модельном ряду опиумной порно-беллетристики.

Сексизм Анны Варенберг - это такая же социальная болезнь, как асексуальность Юрия Нестеренко.

Графомания становится способом сведения счётов с российским обществом, равнодушным к моральному уродству неудачливого автора.

Американский графоман Юрий Нестеренко наказывает слишком сексуально активных женщин. Жительница Петербурга Анна Варенберг предъявляет претензии к тихушникам вроде Юрия Нестеренко, которые не смогли сделать счастливой ни одну женщину. Это лабиринт из желаний больных людей.

Это не противоположная идея. Не противостояние идей. Это одинаково выраженное отсутствие каких-либо идей. Ремесленничество без заявок на оригинальность в чём-либо.

Они (Олди, Анна Варенберг, Юрий Нестеренко и др.) сбрасывают болезни в графоманию. Это любопытный пример графомании как формы суицидальной пропаганды. К счастью для читателя, тотальная бездарность беллетристов ослабляет суицидальный месседж.

Анна Варенберг не научилась интегрировать секс в семантику произведения. Если из произведений Анны Варенберг изъять секс, то мы увидим, что они с Юрием Нестеренко одинаково не умели выстраивать сюжет и фабулу. При этом Анна Варенберг не научилась позиционировать секс как нечто равное любому из других элементов художественного мира. Та же история с асексуальностью писателя-фантаста и политика Юрия Нестеренко.

В анти-художественном мире Юрия Нестеренко уничтожение бытия представлено самодурством неталантливого автора, лишенного хорошего образования и общения с умными друзьями. В отличие от иностранных авторов (Балларда, мастеров "вампирского" поджанра и др.) Юрий Нестеренко не в силах был показать поэтику умирания.

До бегства в США Юрий Нестеренко полагал, что семантическое целое возникает из такого малого, как "дочь палача". Это был манифест россиянина Юрия Нестеренко, подумывающего о предательстве Родины. Но образ "дочь палача" крайне худосочен для фантастики. Выбор можно было бы простить, если бы тема раскрывалась в рабочих сюжетных ходах. Например, после казни душа жертвы становится частью "энергетического оружия" "дочери палача". И в том же роде.

Увы, вчерашний москвич Юрий Нестеренко оказался совком. Ему показалось, что "дочь палача" - это революция. Так он остался на задворках европейской парадигмы. И в этом главное сходство между семантической инвалидностью украинцев Олди и художественной импотенцией Юрия Нестеренко.

Как и следовало ожидать, нестеренковщина реализовалась вне текстов Юрия Нестеренко. Вершиной суицидальной парадигмы стал российский художественный фильм «Параграф 78» режиссёра Михаила Хлебородова, в 2007 году снятый по рассказу Ивана Охлобыстина. Юрий Нестеренко вроде бы не имеет отношения к этому проекту.

Хотя рассказ Ивана Охлобыстина похож на беллетристику Юрия Нестеренко, но это два ядовитых плода с одного колючего куста. Палачество Юрия Нестеренко стало «навозом» для создателей фильма «Параграф 78». Юрий Нестеренко и ему подобные графоманы (начиная с романа «Путь меча» (1994) украинцев Олди) воспитали поколение зрителей для фильма «Параграф 78».

Буквальная достоверность украинцев в деле фантомизации Европы - это суррогат российской реальности.

Точнее сказать, суррогат советской варианта российской реальности в той степени, в какой фантом Европы доступен ожившим украинским персонажам пьесы "Жиды города Питера" (в падёжной форме - "Жидам города Харькова"). Вторичность замысла тянет за собой механизм инфляции слова. Деструкция и культ насилия - это "паровозик", пристраиваемый к инфляции слова. Душевные переживания картонных персонажей связаны с закулисьем КОМКОНа. Почему закулисье, а не фасад? КОМКОН - это деструктивная сила. Попытка одиночки выступить против КОМКОНа пресекается насилием вплоть до убийства. Это рассказ о ситуации в СССР.

Напрашивается вывод, согласно которому "дочь палача" не воплотилась (хотя бы) авантюрной интригой! По сути, Юрий Нестеренко взял беллетристические шаблоны "наследника из Калькутты" (по определению - вторичного), чтобы встроить в них пригрезившегося ему "дочь палача". Но не как чью-то дочь или девочку из семьи палача. А в качестве болезненного альтер-эго.

Юрий Нестеренко ятяжелил беллетиристику кульминационным образом своей политической (!) асексуальности. В стиле: "Какая любовь? Плотская? Сэр, вы с ума сошли? Я - дочь палача! Папа, разберись с этими приставучими парнями с эрегированными колбочками!"

Если ленинградец lego-стаев не стал заложником подобной ситуации в силу псевдо-западной парадигматики, поступавшей в умерший мозг вместе с переводным Гарднером и по причине подачек от заспиртованного Сидоровича (Житель провинциального городка на реке Неве lego-стаев понимал, что, если окажет услугу "всемогущему" Сидоровичу, то в ответ получит вознаграждение, каковым и стала встреча с американцем Гарри Гаррисоном. Тогда как москвич Нестеренко в персонажах с иностранными именами самонапророчил отъезд в США. Такова мировоззренческая разница между ленинградцем и москвчём), то москвич с украинской фамилией Юрий Нестеренко был обречён стать жертвой им же сконструированных обстоятельств!

Палачество персонажей Юрия Нестеренко - это модель самоуничтожения для русского человека.

Палачество персонажей Юрия Нестеренко - это наказание за сексуальную природу человека.

Буян-бордель

"Для людей этот мир - часто просто бордель,
Все дороги приводят не в Рим, а в постель".
"А на скатерти белой алеет пятно". Юрий Нестеренко (1991)

Люди - мусор для палача.

Почему столь немудреная мысль потребовала воплощения в тяжелых беллетристических формах? Помнится, в конце 1980-х годов ленинградский музыкальный критик Михаил Садчиков тосковал по советской рок-группе, способной завоевать заморский рынок, а с 2001 года литературный обозреватель Михаил Золотоносов, приевшись текстами Стругацких или С. Витицкого ("С. Витицкий - это Стругацкие сегодня", - категорична пресса Израиля), ожидал явление просто читабельного романа. Сегодня, при пестром изобилии пудовой макулатуры на книжных прилавках, вызревает читательское недовольство по поводу отсутствия современных, своевременных и новых мелодий хорошей фантастики. На этом фоне московский поэт Юрий Нестеренко много и безостановочно пишет в прозе для тех, кто душой рвется в заплечных дел мастера.

Фантастическая беллетристика Юрия Нестеренко - сказки палача. Ни в коем случае не следует использовать эпитеты "страшные" или "мрачные". Просто сказки. Написаны одними и теми же текстовыми блоками. Содержат повторяемые системы персонажей.

Необъяснимым образом Юрий Нестеренко сразу и без рецензентских оговорок вписался в эпигонский ландшафт отечественной фантастики. О чем свидетельствует тот факт, что в антологии "Русская фантастика 2006" (Эксмо, 2005) в одноименной серии вышел рассказ Юрия Нестеренко "Уплотнение". Особое значение антологии "Русская фантастика 2006" заключается в том, что "Уплотнение" Юрия Нестеренко вышло под ожной обложкой с произведением Василия Головачева "Соло на оборванной струне".

Вышедший в 2002 году в издательствах "Альфа-книга" и "Армада", 608-страничный "фантастический боевик" "Время меча" (написан в 2000) и более поздние "Крылья", изданные в 2004 году, - это беллетристическое кредо палача. Беллетристические манифесты палачества. Манифесты, не прозвучавшие в тишине, а умелой рукой вписанные в контекст общего жанрового кризиса. Достаточно напомнить, что в серии "Абсолютное оружие" издательство "Эксмо-Пресс" выпустит в суперобложке повесть "Палач Времен" Василия Головачева.

"Палач Времен" (2002) В. Головачева - "Время меча" (2002) Юрия Нестеренко - "Время палача" (2003) Андрея Щупова!

Можно ли вывести некую закономерность из того, что палаческую беллетристику продвигают авторы, у которых из названия в название. с обложки на обложку кочует чёрный цвет ("Черное дело" (1996) Алексея Атеева и "Черная нежить" (2002) Юрия Нестеренко), а палач востребован персонажем на все смертные случаи в отечественной фантастике?

Поэтизация душегубства впервые обозначилась в "мыльной галактической опере" под названием "Охота за островом (Пилот с Границы)" (написан в 1995, издан в "Эксмо" в 2006). Позже тема была переброшена ближе к современности в повести "Черная Топь" (2000), изданнной в серии "Русский бестселлер" под названием "Черная нежить" (Эксмо-Пресс, 2002). При крайне объемной рукописи получилось 320 страниц под мягкой обложкой. Успех "Черной нежити", содержащей политические аллюзии, был повторен сборником "Комитет по встрече", выпущенном в серии "Звездный лабиринт" (АСТ, 2003), в котором кроме заглавного текста содержались повести "Рильме гфурку" (1997) и "Согласно условиям договора". Для российских читателей отечественной НФ Юрий Нестеренко стал узнаваем после публикации рассказа "Ночной охотник" в московском журнале "Мир фантастики" (2003, №3). В "Охоте за островом", который для издателя и читателя бумажных книг все же - "Пилот с Границы" (Эксмо, 2006), Юрий Нестеренко изводил инопланетян, то в творчестве московского фантаста находятся произведения вроде "Черной нежити", в которых под удар поставлен наш беспечный современник.

Сходными путями развивалась палаческая мысль прозаика Алексея Атеева, начинавшего с повестей "Код розенкрейцеров" (2005) и "Пригоршня тьмы" (2005). Но именно в 2006 году Алексей Атеев выдает в освоенной им серии "Наша мистика" новый 384-страничный текст под названием "Демоны ночи" (2006). Сегодня книгопродавцы радостно зазывают читателей приобрести еще одну историю о беспричинном насилии, когда самоубийства и убийства совершаются на каждом шагу с виду безвредными обывателями. В этой знакомой для читателей Юрия Нестеренко и Андрея Щупова ситуации молодой московский журналист Павел Мерзлов способен выяснить истину исключительно благодаря тому, что Алексей Атеев наделил любимого персонажа во всех ранее им прожитых жизнях палаческой судьбой!

Если в космосе ("Пилот с Границы") задуманное осуществлялось косвенным образом - через силовое противоборство с инопланетянами, - то в "Черной нежити" антигерои вступили в ножевой бой с мертвецами из сельского морга. Получалось, мертвец из 1938 года - единственный наш современник в эпоху либеральных реформ.

В большинстве текстов Юрия Нестеренко дублируются сюжетные ходы и повторяются узнаваемые типажи. Иное дело - идеология.

Сегодня в России и, возможно, во всей Восточной Европе, Юрий Нестеренко выступает бесспорным лидером палаческого фэнтази и вообще соответствующего раздела фантастики. Идеологически и художественно обоснованное палачество Юрия Нестеренко и прогрессорство Стругацких не более чем две грани одного общественного феномена. В качестве текстового феномена Юрий Нестеренко материализовался именно тогда, когда всем стала ясна исчерпанность традиционной НФ-эстетики. Отсюда некрофилия у Юрия Нестеренко - такая эстетика палачества, в которой, вопреки русским воззрениям, идеалом позиционируется образ гильотины или виселицы посреди по-карнавальному базарной площади. Нестеренковщина - это умирание во имя чужих материальных интересов и некрофилия, агрессивно насаждаемая приверженцем культа палаческого ремесла. Следует ли объяснять, что за палаческую работу персонажей Юрия Нестеренко всегда ждет не уют семейного гнездышка, но материальное вознаграждение в виде острова?

В безупречно эскапистском финале "Крыльев" (в том смысле, что всегда приятно мыслями вернуться к роману "Конец детства" Артура Кларка) Юрий Нестеренко выступил адептом некрофильского прогрессорства, оправданного дарвинизмом для читателя с околонаучным образованием (выпускник платного колледжа, обладатель степени бакалавра и др.). Заполучив подкладку в виде теории естественного отбора, эстетизация палачества должна дойти до крайней формы самоуничтожения читателя и на игровом поле российской фантастики издатели, возможно, готовят почву для обескураживающего успеха "палаческой порнографии" или "некрофильской эротики".

Демонология всегда была прикрытием для человеконенавистнической фантастики. Но в случае с творчеством, если так можно выразиться, Юрия Нестеренко читатель сталкивается с кульминационным развитием палачества как идеологии на все случаи смерти. Будь-то палач у Юрия Нестеренко, корпоративный контрразведчик Стругацких или геворкяновский подросток, управляющий боевым вертолетом и в экстазе расстреливающий карнавальную толпу, которая всегда где-то там, внизу. Демонология оправдывала ремесло. В отличие от доступных образцов публицистического жанра, в прозе Юрия Нестеренко поставлен ребром (крылом?) сущностный вопрос - на что способен палач? Палачество - это своего рода мобилизационный проект беллетриста Юрия Нестеренко, в публицистике открыто выступающего против процессов, происходящих в России и в мире.

Как это ни парадоксально прозвучит, но палаческий аристократизм персонажей Юрия Нестеренко системно спровоцирован брожением в читательских умах. Социальное и политическое объяснение процессу находим у Сергея Кургиняна:

"Сейчас о бедности говорят уже все (президент, в том числе). Но никто не раскрывает, чем она обернется при сохранении этих тенденций. А обернется она тем, чего Россия еще никогда не испытывала. Обернется она - брошенностью, теми самыми "отверженными" Гюго. Обернется она не просто бедностью (это-то мы как раз проходили), а бедностью без социальной солидарности и даже без сострадания: "Попался - мерзни, сгнивай заживо, дохни с голоду, посылай сыновей в банду, а дочерей на панель". ("Трагедия найдёт Путина - очень скоро" 2004).

Эгоизм - болезнь современного российского общества. Выстрадав столь незамысловатую истину, Юрий Нестеренко поспешил расширить проблематику отечественной фантастики до культа палачества. Плечо палача на теле советской и российской фантастики: от критики общества массового потребления через конформизм к воспеванию зверских социализированных жертвоприношений. Как такое стало возможно? Что происходит в жанре, получившем доступ ко всем типографским станком и впервые обросшим ведомственными толстыми журналами? Никогда ранее духовное пространство российского фантаста не сужалась до столь ничтожно малого пятачка мелкобуржуазной озлобленности на вообще людское сообщество, и на экономическую Ойкумену в частности. Нравственное омертвение. Разочарованность в идеалах, которыми персонаж никогда не обладал. Истерическая суетливость обезумевшей марионетки. Тотальное одиночество и неприятие другого как ровни. Неоспариваемая неспособность персонажей хоть к каким-либо созидательным процессам кроме вампирского полета и сна в коконе из собственных крыльев. Таков далеко не полный перечень семантических маркеров, которыми отмечены все ныне доступные тексты Юрия Нестеренко.

Поэтому чаемый мелкобуржуазный Буян-островочек Юрия Нестеренко, за которым ведется кровавая охота - не просто обитаем, но это - бордель для работорговцев. Леоновская дорога на Океан в очередной раз привела потенциальную жертву в островной бордель. Когда в Москве по другому поводу бескомпромиссный Кургинян озвучивал с несколько старомодным гуманистическим пафосом наивный и этически столь важный прогноз, как возможность появление некоего воспитанного в восточного стиле построссийского "гражданина", способного потребовать от слуг, чтобы те сняли заживо кожу с наскучившей ему танцовщицы, в эпигонских Темных Углах Юрий Нестеренко уверенно разрабатывал вовремя найденную беллетристическую жилу. Если не брать во внимание стиль, который вне критики, то Юрия Нестеренко условно можно будет назвать "палаческой реинкарнацией (перевоплощением)" Роджера Желязны (1937-1995). Показательно, что "Охота за островом (Пилот с Границы)" (1995) создан в год смерти заочного учителя ложно понятого аристократизма без границ. Здесь следует особо оговорить, что кибернетик Юрий Нестеренко - хитрый эпигон, пропагандой палачества отвлекший читателя от вторичности формы графоманских произведений.

Вдруг привидевшийся Юрию Нестеренко нимб над хищными черепами работорговцев и палачей превратил две касты в художественную доминанту в системе персонажей нового субжанра. Нестеренковские аристократки (так!) не в силах перестать думать о вроде бы формально отрицательных работорговцах и постоянно "обеляют" палаческое ремесло. Показушный аристократизм персонажей (сплошь графы и графини) Юрия Нестеренко следует рассматривать попыткой примирения антигероя нового типа с традиционной моралью. В целом ряде боевых эпизодов персонаж оправдывается через напоминание об аристократизме. Как можно увидеть, беллетристика Юрия Нестеренко не столь безвредна, как это пытались показать журнальные рецензенты ("Мир фантастики"). Его художественный мир стал закономерным итогом общих литературных процессов, имевших место в жанре НФ в последние десятилетия.

Дагестан дает уроки жизни

"- А если это хурданистанцы? - предположил вдруг Артен".
Юрий Нестеренко, "Время меча"

Мудрецы Кавказа дают уроки жизни молодежи России, все глубже погружающейся в пучину суицидальной субкультуры. Суицидальной субкультуры, одним из магистральных направлений которой в российском книгоиздательстве остается палаческая фантастика. Палаческая фантастика, деформирующая сознание граждан Российской Федерации, живущих в ситуации демографического кризиса и беспрестанной ломки административной парадигмы. Административной парадигмы, наращивающей бюрократическую массу, но не дающей видения будущего. Видения будущего, присущего таким жителям Кавказа, как, например, аварец Шамиль Алиев (Махачкала). Да, невозможен диалог между носителем этических ценностей масштаба Шамиля Алиева и читателями Е. Гуляковского и В. Головачева . Но тревожит тот факт, что российские читатели палаческих романов москвича Юрия Нестеренко с каждой новой книгой "боевой фантастики" или стихов с оправданиями Инквизиции удаляются от живительного источника этической мудрости таких наших современников, как дагестанец Шамиль Алиев.

Нельзя назвать Юрия Нестеренко единственным виновным в дискредитации отечественного НФ-жанра. Общее развитие советской и российской фантастики по ложным магистралям и ошибочным тропкам (например, по эпигонскому пути Василия Головачева) обеспечило текстовую субстанцию для материализации ублюдочного симулякра, в чьей тотальной пустоте усматривается общность с родительским организмом. Антропоморфного фантома, от границ русской словесности убегающего с нечленораздельными криками про лично ему что-то "причитающееся". Палаческого постчеловека, набирающего мышечную массу для будущих схваток с людьми доброй воли. Графоманского Голема, как минимум, беспрерывно увеличивающегося в объеме в противовес лаконично высказываемому утопическому идеалу ведущего специалиста в области искусственного интеллекта, лидера в разработке торпедного оружия Шамиля Алиева. Неистового аварца, спустившегося с гор Дагестана, чтобы увидеть в "постоянной Планка" качественно новое функционирование интеллекта и духа - "состояние Планка". Экстаз гениальности. Повышенную контролируемую работоспособность исследователя. Катарсис человека-оператора.

Ибо "состояние Планка", проповедует Шамиль Алиев, "это трудовая и личностная характеристика гения, создающего прорывное направление в области знаний и живущего в нем". Речь идет о том самом алиевском "Пятитысячелетнем Человеке", которому в далеком будущем предстоит (приобретенные или вживленные) позитивные эмоции синтезировать с информационными массивами энциклопедического знания. Разве можно не прислушиваться к академику Академии космонавтики, заслуженному деятелю науки и техники России, генеральному конструктору КБ систем автоматизации проектирования, доктору технических наук по вооружению и военной технике и одному из наиболее оригинально мыслящих профессоров прикладной математики Шамилю Алиеву? К прочим утопистам? Если не во всем с ними соглашаться, то как не брать в расчет выстраданного интеллектуального наследия? Тех гуманистических идеалов, что доставлены в пекло информационного общества из-под молота и наковальни военно-промышленного комплекса Красной Империи?

Но сноровистый автор вроде бы пародийной повести "Время меча" рад бы, да не может остановиться в придумывании дворцовых ученых, почти ежегодно штампуемых на литературном конвейере по лекалу Ларри Нивена. Юрий Нестеренко упорно наделяет участников научных экспедиций в экзотическое средневековье, если не аристократическими титулами, то княжескими повадками. Опошленным академическим силуэтам беллетрист приписывает общие места, растасканные по газетным передовицам. Но Юрий Нестеренко напрочь отказывается признать, что в России есть ученые с мировым признанием, озабоченные положением дел в отечественной фантастике.

Не случайно, в общении с петербургскими журналистами советнику главы Дагестана Шамилю Алиеву было важно высказаться по вопросам, очень далеким от официально признаваемых проблем номенклатурной науки или федеральной государственности. В 2006 году величавый дагестанец окончательно развеял городскую легенду о том, что положением дел в НФ удовлетворен читатель из академических кругов или просто интеллектуал. В частности, он признался, что

"Ни одно произведение братьев Стругацких или С. Витицкого не произвело на меня какого-либо впечатления. Почему так происходило из десятилетия в десятилетие? Вопрос для аналитики, особых разбирательств, повод для переоценки читательского багажа. Почему Стругацкие и их произведения сегодня оставляют равнодушными ученый мир России и Дагестана? Русского читателя традиционной школы? Это массовая культура. Чтиво для прохожих с улицы. А мы, энциклопедисты и интеллектуалы, представители зарождающейся "электронной нации" рождены всадниками. В эпоху научных революция и глобализации нам нужна высокохудожественная литература с серьезными проблемами. С погружением в проблематику гениальности. Временем будут востребованы литераторы, осваивающие нейро-лингвистическое программирование для раскрытия эмоциональной палитры "состояния Планка". Как горный воздух нужен литературный инструментарий для декодирования символизации новаторских знаний".

Если довериться мудрому опыту горного старца-математика, тогда получается, что эпигонская природа НФ-беллетристики Юрия Нестеренко не более чем первая распознаваемая разведка боем? Хамская выходка постмодерниста. Диковинный поступок эпигона, заблудившегося в пределах пострусского мира, выламывающегося из российской парадигмы. Более чем очевидно, что беллетрист Юрий Нестеренко наследует тем, кто уничтожал советский аналог Александрийской Библиотеки, а сегодня разбирает, растаскивает по деталям, для бытовых нужд разворовывает сокровищницу российской мысли. Нелитературные предшественники Юрия Нестеренко отмалчивались и конспирировались. В текущее десятилетие Юрий Нестеренко вещает во весь голос, перекрикивая гильотину, на которой со скрипом проходят тестовые испытания, осуществляется плановая проверка готовности №1 на случай очередного запуска государственного аппарата репрессий.

По некоторым параметрам "Время меча" и "Пилот с Границы" превосходят "Крылья" (Эксмо, 2004) в качестве палаческой галиматьи в изложении пиитического эффектора, умеющего сохранить про запас пару "вдруг оживших мертвецов", которые вовсе не мертвы. И т.п. И т.д. В итоге снова приходиться вспоминать Белинского, совсем по иному поводу сетовавшего на то, что "трудно вообразить себе большую бездарность, соединенную с большими претензиями" (В. Белинский, ПСС, том 8, стр. 201). Благо бы пиитический эффектор избрал палача главным героем романа (анти)воспитания, перед изумленным читательским взором провел бы любимца от рождения и до старости, в кровавых деталях повествуя о мировоззренческих страданиях и осуществлении душегубом на практике жизненной философии смертоубийства ради карьеры. Нет, пиитический охотник за сюжетными проявлениями человеконенавистничества на авансцену выдвигает мутантов и ничтожных аристократов с западноевропейскими именами, заставляя дворянские сердца тревожно биться в ритме оправдания палаческого ремесла. Пиит палачества? Пиитический палач русской литературы. Короче говоря, тот, кто не любит людей, но мечтает о больших тиражах в мегаполисах вымирающей России. Палаческий инфантилизм – иного диагноза и не подобрать для прозы Юрия Нестеренко.

Одиночество палача

"Сам сатана со всей адской силой…
потрясает твердь земную под пятой моей!"
"Могила инока" (1845), Ф. Садовников

Можно только выразить удивление по поводу того, что современная палаческая беллетристика разошлась во времени с кинематографическими экспериментами Евгения Юфита, когда премьерные показы приходились на скандальный 1989, и прочих некрореалистов, бывших частью суицидальной субкультуры СССР конца 1980-х годов и России начала 1990-х. С другой стороны, понятно, что экспериментами некрореалистов сопровождались публикациями суицидальной психоделической фантастики Эдуарда Геворкяна. Ранние стихотворения Юрия Нестеренко позволяют этого современного фантаста формально причислить именно к поздним отголоскам движения некрореалистов. Юрия Нестеренко – лидер сегодняшних некрореалистов, работающих в фантастике.

Через пытку и убийство палачество становится художественной доминантой ложно аристократических образов Юрия Нестеренко. Образ палача – это итог художественной мысли Юрия Нестеренко, наделенного суицидальным сознанием. Художественное творчество для авторов вроде Юрия Нестеренко определено попытками бегства от суицидальных действий. При первоначальном знакомстве с творчеством Юрия Нестеренко появляется мысль об его провокационном характере. Но отсутствие художественного начала в форме и поверхность в создании персонажей (нулевой уровень психологии, катастрофа с логикой поступков и др.) приводит к выводу о палачестве как форме авторского исступления, при котором поэт или фантаст меньше всего озабочен художественно провокативными особенностями избранной поэтики. Но ни в одном месте не срабатывает ни одна провокация. Почему? Парадокс в том, что в отличие от Стругацких герои Юрия Нестеренко по определению не способны вступить в диалог с Дьяволом. Ничтожность и мелочность палачей Юрия Нестеренко объясняется тем, что система персонажей выстраивается в художественном мире, где "умер Дьявол". В итоге читатель получает еще один дополнительный уровень эпигонства, возводимый Юрием Нестеренко в ситуации, когда "умер Дьявол". Так ранее творили беллетристы-ницшеанцы в Европе, для которой "умер Бог". Выражаясь графоманским стилем образца 1845 года, сегодня ни один персонаж Юрия Нестеренко не "потрясает твердь земную под пятой" своей. При всех наблюдаемых демонологических изысках ни один палач Юрия Нестеренко не выступает двойником Вельзевула или человеческой оболочкой искусителя человеческих душ. Мертвые, а тем более, живые люди не интересны Юрию Нестеренко.

Важно отметить, что палачество Юрия Нестеренко – это одновременно доминанта в построении главных персонажей и социальная атмосфера малого (стихотворение или новелла) или большого (книга) произведения. С формальной точки зрения палач интересует Юрия Нестеренко потому, что номинальное присутствие или вообще одно упоминание о столь одиозной фигуре дает автору повод для изображения еще одной пытки. Пыточные мизансцены помогают Юрию Нестеренко провести водораздел между мужчиной и женщиной. Пытка – это ключевая форма взаимоотношений между мужчиной и женщиной в палаческой поэзии и фантастике Юрия Нестеренко. От раннего стихотворения "Барон" и до издевательств юной фехтовальщицы над безоружными пьяницами в программной повести "Крылья". Пытка – это бытие антигероев Юрия Нестеренко. Пыточные лейтмотивы – среда обитания для персонажа Юрия Нестеренко. Пыточные настроения – позиция автора "Барона", "Крылья" и прочих текстовых образцов суицидальной субкультуры. Бахтиноведы и бахтинолюбы не преминули бы заметить, что творчество Юрия Нестеренко – это пыточный карнавал. Садомазохистский карнавал, на котором королем шествия избрали не шута, но палача.

Для кибернетика Юрия Нестеренко палач – это художественная оболочка для математической функции сведения к нулю. Палачество и палач как персонаж – это не просто функция дематериализации Другого, но устранение несостоявшегося собеседника с удовольствием для палача (снова уместны отсылки к финальной части стихотворения "Барон"). Чем больше читаешь Юрия Нестеренко, тем яснее понимаешь логическую взаимосвязанность палаческого персонажа и "островной" темы одиночества. Палач, пытки, казни и массовые убийства – это не более чем инструменты, с помощью которых собственное беллетристическое Альтер-эго автор обеспечивает "островом" под названием Одиночество. В этом контексте становится понятна карнавальная природа Антисексуального движения, которое вовсе не "против" секса, поцелуев и свиданий, но – мизантропически "за" тотальное одиночество. Образно говоря, палачество – это пыточная бесконечность, которая дается основание для жизненно-характерологического определения Юрия Нестеренко "пропагандистом суицидальных эмоций".

Новое палачество

"На том же помосте палачи обезглавили соломенное чучело..."
"Наследник из Калькутты", Р. Штильмарк

Неуместно вежливым сторонникам традиций эпохи Просвещения и робким неофитам цивилизационного фундаментализма остается перебирать писательский инструментарий, пытаясь понять, а способно ли палаческое фэнтази донести до читателя подобие правды? Хотя бы в каком-нибудь усеченном варианте и с человеконенавистническими акцентами? Да, произведения Юрий Нестеренко - беллетристический хлам, заниматься которым следует не в методологии экономики мусора, но через приемы эстетики ошибок. Так как на проблему читаемой макулатуры можно взглянуть из окопов информационных войн, побывать по обе стороны линии фронта. Ибо читатели, воспитанные в традициях русской литературы, - мусор для 35-летнего одопевца палачества Юрия Нестеренко, которому тесны постсоветские нормы общественной и сексуальной морали.

Несмотря на постмодернистскую закваску, Юрий Нестеренко не спорит, ни с мастером острого сюжета Робертом Хайнлайном, ни с советским космистом Евгением Гуляковским. Хотя "Охота за островом", вышедшая в книжном варианте все-таки "Пилотом с Границы", с чем автор до сих пор не может согласиться, не что иное как саркастический парафраз "достижений" советской "космической оперы", усредненных на мораль мелкого собственника со всюду проникающим ножом в не дрожащей руке. Юрий Нестеренко мог написать самые худшие повести исключительно для гонорара, когда вопреки авторской воле печатное слово вызовет из спячки морального монстра. Читателя, готового нянчиться с палаческой сказкой "Время меча" и способного сделать настольной книгой "Крыльев" с их душегубской интригой. А если у беллетриста были стратегические задачи, другие планы и осознанная приверженность новым приоритетам? Через головы нескольких поколений Юрий Нестеренко посылает упреки и проклятия В. Жуковскому за стратегический просчет в концептуальном выборе объекта восхваления. В кураже нигилистического противостояния запускается пробный шар в виде "Времени меча", которая есть фэнтази для подрастающих палачей. Контексты и подтексты происходящего разительно изменились с выходом в свет "Крыльев" тиражом в 7 тысяч экземпляров.

Если на ефремовское "Лезвие бритвы" можно взглянуть как на продолжение "Дороги на Океан", исполненное с уклоном в остросюжетность и рассчитанное на молодежную аудиторию, то Стругацкие, Геворкян и в целом их направление - это вторжение в НФ-жанр бабелевской стилистики и образности в виде подражания городскому фольклору разноплеменной окраины. Ныне наблюдаемый крах НФ-жанра был предопределен тогда, когда в послевоенный период издательской деятельности СССР Стругацкие продолжили начинания "сына торговца-еврея" (БСЭ, М., 2005, стр. 618), "нарисовавшего колоритные образы... обаятельных плутов и "благородных разбойников" (там же, здесь и далее - стр. 619). Очевидно, что в целом ряде произведений Стругацких, как и у Исаака Бабеля в "Конармии", наблюдалось "отсутствие единого сюжета, восполняемое системой лейтмотивов, ядро которой составляют противостоящие друг другу темы жестокости и милосердия". А "литературная речь соседствует с разговорной". И в "Одесских рассказах" "в цикле доминируют карнавальное начало..." И разве это не воспроизводимо в отношении к большинству вещей из коммерчески успешной НФ-беллетристики? "Полдень, XXII"? Разве сказанное про бабелевское "новаторство" не приложимо к "Далекой радуге" или мороку художественного мира "Времени меча"? Уместно предположить, что бабелевская "тема жестокости" у нашего современника Юрия Нестеренко по-прежнему красной паутиной нитью вплетается в систему лейтмотивов с поправкой на необъяснимое тотальное отсутствие глухого намека на слабый аккорд милосердия.

А как хорошо все начиналось! Комплиментарные отсылки на мотивы и образы леоновской "Дороги на Океан" Стругацкие прятали в текстах, в которых отравленным беллетристическим пельменем ворочался хулиганский бабелевский кукиш, большим пальцем развернутый в сторону наивного утопического классицизма Ивана Ефремова.

Из-за концептуальной противоположности феноменов не было противостояния и не мог вступить в активную фазу конфликт "школы Ефремова " и "направления братьев Стругацких". Есть расхожая фраза "Стругацкие вышли из школы Ефремова". Точнее сказать, когда-то в какой-то почти неуловимый момент от советской НФ-литературы отпочковалась беллетристика в ее карнавальном и демонологически несерьезном направлении. После "Черного стерха" (1990) Эдуарда Геворкяна в НФ-беллетристике, которая не Литература, развернулись столь масштабные негативные процессы, что субжанр деформировался до такой степени, когда пришло время публично разорвать отношения с "родоначальниками". Что тот же Юрий Нестеренко вполне удачно осуществил в очерке "Слепящий свет полудня, или Фашизм братьев Стругацких". Совмещая графоманство с лидерством в антисексуальном движении (автор аморальных "Крыльев" - "один из основателей Международного Антисексуального Движения (IAM)", - написано в Википедии), в упомянутом дискуссионном тексте Юрий Нестеренко агрессивно намекал на то, что ранее был "черный" карнавал, описываемый эзоповым языком, но пришло время снять "языковые барьеры" (любимое выражение автора, время от времени, предпринимающего попытки позиционировать себя эдаким российским аналогом бисексуального лингвиста Сэмуэля Дилэни). Отныне палаческое фэнтази делает заявку на лидерство в жанре. Обещает внелитературные отзеркаливания в мусорных воплощениях еще ненаписанной "Идеологии палача", по сравнению с которой трактаты всемирно известных душегубов покажутся пыльным школьным гербарием.

Но почему в сегодняшней России оказался востребован беллетристический мусор? Кому мало "реформы здравоохранения" и в чьем черством сердце выросла потребность в эстетизацим гнойных ран пленника и классификация переломанных солдатских костей? Всем тем, кому кажется, им что-то "причитается". Потому что наступает новая корпоративная эпоха, имя которой - "Время палачей".

Юрий Нестеренко - суетливый подмастерье Нового Средневековья. Сказать, что страдающие читательским подобием "куриной слепоты" поклонники Юрия Нестеренко - это позор русской цивилизации, значит, ничего не сказать. Его тексты приближают время палачей. Но, если графоманские опусы подвергнуть анализу, показать механику графоманского процесса, то есть вероятность того, что часть жертв удастся выхватить из-под текстовой гильотины Юрия Нестеренко. Как читать графомана с агрессивной идеологией? Наш ответ называется "Снова про Юрия Нестеренко".

Эпигонская программа "Палач"
(Почему Нестеренко не Желязны?)

"В третьем томе БРЭ на странице 474 нет статьи о Дмитрии Биленкине".
Из читательских разговоров

Не просто пришло время уйти от геворкяновских карнавальных "дристолетов" (карнавала "дристолетов"?) и нестеренковских звездных "дерьпроводов" ("Бред, сумасшедший дом", - лейтмотив повести "Сезон туманов" Евгения Гуляковского), нет. Но наступил тот исторический час, когда в марафонском забеге читательским массам необходимо удалиться как можно дальше от скатологических и демонологических "традиций" советской и современной российской фантастики.

Тогда какая нам нужна фантастика?

Согласно прогнозу относительно желаемого сценария развития ситуации в НФ-жанре нам предстоит пережить концептуальный переход от засилья "темного начала", демонологической скатологии и "боевого мыла" к фантастике в непривычном для русского человека стиле бидермайер. Тогда литературные персонажи будут жить среди удобных и практичных вещей с ориентацией на приоритеты частной жизни (семья, воспитание детей, мужская дружба и др.). Буквально: бидермайер в эргономике, но с уклоном в прерафаэлитов во внешнем оформлении, в дизайне и эмоциональной палитре. Завтра российский НФ-бидермайер будет призван реализовать мечту политологов (С. Кургинян и т.д.) о "цивилизации мастеров" (мире трезвых и домовитых мастеров). Это не будет повторением "фантастики ближнего прицела" и "малых дел". Ибо НФ-бидермайер – это оппозиция киберпанку, "боевой фантастике" и вообще монументализму ничем не подтверждаемого в жизни имперского стиля. Бунтарский бидермайер? Вместе с тем часть российского НФ-бидермайера займется неспешной разработкой "дворцового уюта", что станет отголоском поместной литературы и деревенской прозы (в русской избе можно было жить как во дворце).

Парадокс в том, что "российский НФ-бидермайер" – это новое понимание традиционного жанра "утопии". НФ-бидермайер – это недостижимость гармонии с природой. Манифестный идиллизм при имеющейся логике современных угроз, опирающейся на реалии экономики мусора. Поэтому НФ-бидермайер – это утопия эпохи Просвещения, обжившая классические формы и намекающая на романтизм. Только НФ-бидермайер сможет вбросить в сознание НФ-читателоя утопические образы и начальные представления об идиллизме. Далее бытовая скромность и добровольное самоограничение в удовлетворении потребностей у персонажей российского НФ-бидермайера в ближайшие годы станет не более чем переходным моментом к пропаганде аскетизма. НФ-бидермайер – это механизм перевода читательских потребностей к возможностям "литературы про человека-оператора".

Для русской цивилизации в ее сегодняшнем катастрофическом положении идиллические образы фантастики направления бидермайер - это недостижимая утопия. Но переходный период к сакральной Grassopedia. Ибо трава и человек на зеленой живой поверхности - это ключевой образ бидермайеровской фантастики завтрашнего дня.

Будущее - это эмоции. Настоящее и прошлое - это разум. Когда мы беремся переписать прошлое, то обращаемся к эмоциям. В результате прошлое приобретает сходство с будущим. Если сегодня заняться биографией Велимира Хлебникова, то создаются условия для выхода на образы будущего России.

Есть материя и антиматерия. Литература и беллетристика часто соседствуют с махровой графоманией. Но идеологически выверенная графомания кибернетика Юрия Нестеренко – антиматерия, обещающая дотла сжечь не только достижения балаганного театра имени "заслуженных эпигонов отечественный НФ-жанр", но и свободолюбивые ценности легковоспламеняющейся русской литературы. Итак, что происходит с российской фантастикой в близких к читателю Эпигонских Углах?

Поначалу была идея написать очерк "Психологическая планка", в котором палаческое фэнтази осуждалось бы с нравственных позиций и художественного наследия советского новеллиста Дмитрия Биленкина (1933-1987). Автора, реализовавшего любопытный сюжетный ход в рассказе "Проба личности" (1978). Биленкин позволил социалистической молодежи вступить в спор с Фадеем Булгариным. Для первокурсников филологических факультетов резонансный рассказ стал неким современным аналогом "Письма Белинского к Гоголю".

Сегодня у персонажей Юрия Нестеренко полицейский мундир виден сквозь, никого и ни в чем не убеждающие, аристократические одежды средневековых графинь. Идеолог палачества Юрий Нестеренко открыто выступает наследником Булгарина, Шевырева, Бранта и прочих непримиримых оппонентов борца за идеалы свободы В. Белинского. Что представляет собой классификационная сетка Юрия Нестеренко? Категории палачества. Персонажи Юрия Нестеренко наделены варварским умом, деформированным аморальным отношением к окружающим. На этом месте планы относительно не написанного очерка "Психологическая планка" изменились. От языковых образов сознание исследователя вернулось к магистральному направлению хода мыслей "снова про палачество Юрия Нестеренко".

Тему следует захватить шире. У немецкого философа Эрнста Блоха в 1968 вышло сочинение "Атеизм в христианстве. К религии исхода и империи" (точнее было бы: "Атеизм в христианстве. К религии исхода и Рейхам"). Так вот, мелкобуржуазное и частнособственническое ("космический огородник" не буржуа) мировоззрение персонажей Юрия Нестеренко достойно литературоведческих работ вроде "Палачество в утопической традиции русской литературы: от демонологического эскапизма к бездушию постчеловека".

По теории заговора, Юрий Нестеренко и его читатель могут оказаться главными участниками катастрофических событий построссийской будущности. С одной стороны, в проповеди антисексуальности нельзя не увидеть пропаганду бездетности в стране, попавшей в "демографическую дыру". Успешно сделав три первых шага по книжно-издательскому Арбату, в качестве всеми порицаемого общественного деятеля Юрий Нестеренко может далеко зайти, ведомый идеалами антисексуального движения. С другой стороны, при общем росте агрессивности российского и приезжего населения, палачество Юрия Нестеренко обладает потенциалом выродиться в партийное или любое иное деструктивное ("антисексуалы" и есть – общественное) движение Черных Пуделей, об опасности которых десятилетиями вещает С. Кургинян.

Иногда становится любопытно: автор ненавидит человечество именно за то, что конкретно ему, Юрию Нестеренко, в жизни не додали что-то "причитающееся"? Любви? Спиртного? Денег? Всего вместе? Судите сами: "Резервное копирование... Наш жалкий эрзац бессмертия. Когда-то люди пытались утешить себя тем, что продолжаются в своих детях. Мы продолжаемся в своих копиях... Разум попросту не успевает развиться за столь короткий срок. И это хорошо, иначе вместо клона, пригодного для наших целей, получалась бы полноценная личность со всеми причитающимися правами" ("Резервная копия", Райт Джордж). Нет сомнений, что фразу "и это хорошо" произносит палач. Субъект, который теоретически опасается появления "полноценной личности". Из чего можно сделать, что беллетристический разум автора "Крыльев" "попросту не успел развиться за столь короткий срок" как десятилетие беллетристического труда, но такая мелочь не остановит Юрия Нестеренко в претензиях на "причитающегося".

Ни Роберт Хайнлайн, ни Роджер Желязны просто не поняли бы Юрия Нестеренко и его многословных и многоголосых плачей о "причитающемся". Вот где срабатывает идея обратиться к сюжету и теме "Пробы личности"! Либертарианцы школы Ноама Хомского не собеседники палачу! Ибо, в американской (и столь недостижимо далекой от автора "Времени меча" - восточной) традиции, права завоевываются, отбираются и удерживаются. Порой, ценой свободы или жизни. В свете чего становится понятно, что Юрий Нестеренко страдает подростковой формой палаческого инфантилизма! Навязчивые размышления о "причитающемся" перебродили в антисексуальной душе, чтобы оформиться в беспамятный напиток палаческой идеологии. Мол, если мне не дают "причитающегося", - женщины меня не любят, мужчины мною брезгуют, - то я вот таким образом встроюсь в общество государственного насилия и дикого капитализма, что все люди будут мною наказаны на сугубо законных основаниях, а я (мой персонаж) за непосильный труд будет удостоен аристократического звания.

Произведения Юрия Нестеренко отражают динамику деградации российского общества и русской нации, как минимум, русскоговорящих людей на исконно славянских землях. Палачество – всеобъемлющая тема. Поэтому творческая сверхзадача Юрия Нестеренко заключается в суетливом стирании барьера между психологией палача и его жертвы. В новых текстах следует ожидать появление монолога: "Люди, если вам все равно умирать, погибайте от давно не точеного ножа моей недавно приватизированной гильотины, доставьте радость почти обанкротившемуся палачу" и т.д.

Юрий Нестеренко – уникальный случай теснейших взаимоотношений безграмотного языка и фундаментального отсутствия какой-либо культуры. Это спорный вопрос: то ли картина мира "Времени меча" сформировала язык "Крыльев", то ли, наоборот, в качестве носителя современного разговорного языка и телезрителя Юрий Нестеренко породил на свет субкультуру палачества? К счастью, в художественном мире Юрия Нестеренко есть один составной элемент, который пока не позволяет принимать всерьез антисексуального беллетриста.

Эпигонство – полезная вещь, помогающая понять: в НФ-жанре существуют общие законы в их поступательном развитии, к счастью, не сведенные к какому-либо единому вектору. Нет ничего страшного в том, что какой-то автор идет вразрез с традицией. Его право. Ужас в том, что Юрий Нестеренко бравирует возращением к ложным направлениям развития русской словесности, несовместимых с миропорядком русской цивилизации. Катастрофа в том, что палачество персонажей Юрия Нестеренко по сути механистически сводимо к европоцентристскому подходу к человеку. То есть, никакой Юрий Нестеренко не новатор в этике. Он – крайняя форма развития искаженно осмысленного западничества. Бывает англофильство, а Юрия Нестеренко – палачефильство. Юрий Нестеренко имеет право дистанцироваться от В. Белинского. Парадокс в том, что, будучи всем обязанным Роджеру Желязны, Юрий Нестеренко – не резервная, но дураковатая копия американского таланта.

Идеология беллетриста Юрия Нестеренко порождена повестью "Возвращение палача" (точнее "Домой вернулся палач", 1975) Роджера Желязны, позже в 1976 году, переделанной в известный роман с другим названием "Имя мне - легион". Условно говоря, идеология беллетриста Юрия Нестеренко появилась на свет из романа "Имя мне - легион", но обречена умереть из-за четкой гуманистической позиции автора повести "Домой вернулся палач" (в названии "Возвращение палача" теряется доброта слова "дом").

Повести и новеллы Юрия Нестеренко – образцово-показательные шедевры графоманского искусства. В том смысле, что графомания не наука, но зов сердца. Эпигонские потуги Юрия Нестеренко ограничены художественным миром Роджера Желязны. С одной стороны, предполагаемый убийца (у Вл. Гаков в "Энциклопедии фантастики" – во множественном числе) операторов из "Домой вернулся палач". С другой стороны, ложный аристократизм Юрия Нестеренко замкнут Двором Хаоса и дворянскими персонажами в серии произведений об Эмбере.

Помнится, в ответ современника попытки установить с ним "дипломатические отношения" как с родственным по духу критиком Стругацких, Юрий Нестеренко посоветовал коллеге что-то вроде, мол, идите в другое место пропагандировать философию человека-оператора. Мудрый совет. Потому, что у Роджера Желязны, как минимум, в повести "Домой вернулся палач" наблюдается проблематика человека-оператора. Другое место – это разговор о творчестве Роджера Желязны. Для затравки. Есть основания считать, что сюжетная интрига "Домой вернулся палач" и поступки персонажей корреспондируются с гениальной новеллой Достоевского "Бобок".

"Домой вернулся палач" Роджера Желязны – это гуманистическое произведение настоящей литературы дальнего прицела, остросюжетное произведение с грузом интеллектуальных проблем современности.

"Домой вернулся палач" – одно из масштабных произведений мировой НФ-литературы, поднимающая проблему ответственности человека-оператора за операнды, близкие к технологии ИИ. Парадоксальный сюжетный поворот драматизирует до предела межличностный конфликт. Обозначая общественную и философскую проблему активного ИИ, автор намеренно уходит от внеповествовательного дидактизма. Например, сугубо в традициях американской культуры, Роджер Желязны приписывает антропоморфному ИИ такое качество как "предприимчивость" и "свободу выбора".

А вот у эпигона Юрия Нестеренко читатель не увидел человека-оператора. Такая напасть. При этом, читателю с извращенным вкусом (например, прочитавшему все, что найдено нестеренковского), не совсем понятно, в какую сторону будет "развиваться" "дарование" Юрия Нестеренко, если российский автор есть графоманская копия Роджера Желязны, операторскую идеологию которого он (наш соотечественник) на дух не переносит? Загадка.

В многократно награжденной и отмеченной вниманием профессионалов повести "Домой вернулся палач" автор раскрывал системные проблемы практического воплощения искусственного интеллекта. Не "Выбор по Тьюрингу", но сойдет. Ряд наблюдений наводит на ожидания того, что кибернетик Юрий Нестеренко когда-нибудь возьмется за "продолжение темы".

Тогда как палаческое фэнтази Юрия Нестеренко не более чем человеконенавистническая графомания. Если в двух словах, то создается устойчивое ощущение, что Юрий Нестеренко обзавелся "идеологией", не дочитав повесть "Домой вернулся палач" до финальных абзацев, восприняв ее на уровне одного из второстепенных персонажей Роджера Желязны.

Разница между американской повестью "Домой вернулся палач" (1975) Роджера Желязны и российской "Резервной копией" (2002) Райта Джорджа заключается во взгляде всех и каждого персонажа на природное право быть "полноценной личности". Кто дочитал "Домой вернулся палач" до последнего абзаца, тот знает, за что многократно награждали заокеанского автора скромного шедевра. Но Юрию Нестеренко и его беллетристическим палачам этого никогда не понять. Не та проба личности.

P.S. Марсианские образы Юрия Нестеренко контрастируют со всем, что было написано в хорошей фантастике. Например, сухой остаток "художественности" в повести "Охота за островом (Пилот с Границы)" (1995) полезно переоценить через рассказ Биленкина "Марсианский прибой" (1966). Биленкина уместно вспомнить и в связи с тем, что в его рассказах ("Проверка на разумность" написана в год рождения автора повести "Комитет по встрече", 1972) оптимистически изображалась некоммуникабельность человека и инопланетян. У Юрия Нестеренко последовательное развитие данной темы приводит к какой-то гротескной кульминации, дикарскому самоотрицанию. И т.д.

P.S. P.S. Вы еще не поняли, почему именно Юрий Нестеренко выступил против Стругацких?

"- Следовательно, по вашему мнению, если сегодня Палач представляет собой мыслящую личность, то отношение его к своим бывшим операторам единственное: он не хотел бы иметь с ними больше ничего общего?" "Возвращение палача", Роджер Желязны

Приложение

Проблемная статья (литературоведческая теорема) "Многокрылый палач" (2006) продолжает темы, заявленные в сборнике эссе под общим названием "Четырехкрылый Юрий Нестеренко" (2006). Это экспериментальный очерк "Литературная игра" (Снова про Юрия Нестеренко), литературная пародия "На чью мельницу машет крыльями звездолет "Чарльз Дарвин"? и книжная рецензия "Крылья Юрия Нестеренко".

Содержание на ru.wikisource.org

1 Эпиграф 2 Комментарий к эпиграфу 3 Теорема 4 Доказательство 4.1 Хрястнувший позвоночник 4.2 Вонзенные торчки 4.3 Вниз 4.4 Тошнота 4.5 Рог 4.6 Дым 4.7 Демонология 4.8 Гниение "гнусных типов" 4.9 Вонь некрофилии 4.10 Скатология палача, или "Съедобные" фекалии 4.11 Паразиты 4.12 Повторы 4.13 Пошлость 4.14 Внимательность 4.15 Свои 4.16 Усмехнулся 4.17 Суть 4.18 Графоманское плечо 4.19 Вне анализа 4.20 Послесловие

Беллетристический барьер
(Цитатное доказательства теоремы
"Идеология Юрия Нестеренко")

Анатолий Юркин

Лингвистические аспекты управленческих решений

"... воспринимал новые идеи и боролся с тем, что казалось ему ошибкой..."
Б. Г. Реизов про Стендаля

Обучающая среда как субъект управления?

Трудно переоценить психо-лингвистические аспекты управленческой деятельности в так называемый "информационный век". Попытки развернуть лицом к информации трудовые и управленческие кадры, сформированные при культе индустриализма, составляют важнейшую задачу технической интеллигенции в условиях глобализации и ужесточающейся конкуренции. Подход к слову выступает универсальным критерием интеллектуальных и творческих способностей, важнейщих условием профессиональной деятельности человека, принимающего решения за других людей. Обостренный интерес к письменному слову и высокая оценка речевых коммуникаций составляют философский базис для формирования концепции лидерства в подготовке профессиональных руководителей. Профессиональная речь помогает развивать коммуникативные и лидерские навыки. Если в случае с молодежью часть проблем разрешается в силу природной научно-технической одаренности кандидата на руководящую должность (ситуация, когда в управленцы идет остепенившийся хакер и т.п.), то в тени представителей среднего и пожилого возраста отчетливо просматривается "фактор СССР".

Трудовые операнды как обучающая среда

Речь - это рабочий инструмент управленца. Речь директора - это такой же обязательный и многозначительный элемент корпоративной субкультуры, как, например, дресс-код или эргономика офиса. Безусловно, руководители – это образованные носители языка, постоянно работающие над письменной и устной речью. Но каковы слабые места? И где проходит граница "образованности" и "современности"?

Социальная гамма, отраженная в разнообразных жаргонизмах и профессионализмах, обращение к языку литературных произведений и лексикону масс-медийного пространства, интерес к лексическому богатсву разных слоев российского общества, общие тенденции в развитии литературно-языковой нормы, проблемы юридической речи, уместные и несуразные заимствования из иностранных языков, опыты по фиксацию и описании подражаний речи популярных политиков - таков далеко не полный перечень пунктов, которые предстоит обсудить при постановке вопроса о "Словаре директора".

Приветственная речь, обращенная к потенциальным партнерам, жаждущим попасть на место будущего строительства или в залы оптовых продаж не имеет ничего общего с поведением руководителя в переговорной комнате. Без контроля над речью напрасной тратой времени и денег будет участвие в психологических тренингах по уверенному поведению в среде подчиненных. Безвольная речь свидетельствует о психологической неуверенности. Более того, формирует ее.

В отличие от большинства подчиненных современный руководитель в течение рабочего дня оказывается в разных ситуациях. Сегодняшний директор переходит из трудового коллектива в коллектив акционеров, из группы подчиненных в группу равных по социальному статусу, с той же легкостью и с частотой, с которой рабочий на конвейере меняет детали. При таком ежедневном калейдоскопе лиц директор обязан управлять собственными эмоциями, контролировать психологический микроклимат за дверью кабинета и проявлять терпимость в общении с подчиненными, коллегами, акционерами и представителями проверочных органов.

Особенность речи руководителя заключается в том, что вопреки биологическому возрасту словарный запас должен «омолаживаться». В том смысле, что год от года в директорской лексике должны появляться новые слова и нарастать объем информационный терминов.

Уверенная речь - атрибут эффективного управленца. А всегда ли действиетльность дает поводы для уверенности в успехе задуманного?